Труд в СССР — есть дело чести,
дело славы, дело доблести и геройства

   На основе ретроспективного анализа советских законодательных и нормативных актов в области труда можно выделить за длительный период времени различные аспекты его мотивации и стимулирования, сочетающие в себе методы материального вознаграждения, насилия, принуждения, морального поощрения, выяснить, какие из них были главными и чем обуславливалось преобладание той или иной тенденции на отдельных этапах развития советской системы. При этом следует иметь в виду, что вне исторического контекста и без учета конкретно-исторических обстоятельств ни один акт, регулирующий отношения на производстве, в том числе касающиеся рабочих и трудовых коллективов, не может быть понят и объяснен. Политику советской власти, выраженную в кодексах, законах и постановлениях по труду, невозможно также понять без изучения изменения теоретических представлений большевиков о том, как они мыслили себе место трудовых отношений в построении социализма, а это неизбежно ведет ко времени революции, когда их идеи стали воплощаться в жизнь. В конечном счете, именно практическая неразрешенность трудовых проблем привела к крушению советской модели социализма. Ретроспективный анализ важен еще и потому, что в свете особенностей советской идеологии на всем протяжении истории Советского Союза происходила прямая перекличка времен и апелляция к совершенному в стране революционному перевороту, который преследовал цель поставить человека труда в центр внимания общества.

I

   Перестройка трудовых отношений в стране началась еще после Февральской революции 1917 г. Последовательно провозглашались самые демократические на то время преобразования в этой области. В составе Временного правительства было образовано Министерство труда, неизменно возглавляемое социалистами. Был открыт широкий простор для создания профсоюзов, прочих рабочих организаций, призванных регулировать отношения предпринимателей с рабочими и защищать их интересы. Сотни и тысячи подобных организаций возникали по отраслям, регионам, по всем, как говорится, «городам и весям». Часть этих организаций сыграла заметную роль в подготовке и осуществлении Октябрьского переворота (отдельные профсоюзы, фабзавкомы, органы рабочего контроля и др.).

   Большевики, пришедшие к власти в октябре 1917 г., немедленно пытались претворить в жизнь марксистские положения о труде, «освобожденном от капиталистических оков», и своими декретами сразу же и немедленно стали проводить в жизнь наиболее значимые завоевания рабочего движения в странах Запада. Отныне Россия провозглашалась Республикой Труда. Вопросы его организации, повышения производительности уже в силу этого должны были встать в центр политики новой власти. «Производительность труда, – писал Ленин, – это, в последнем счете, самое важное, самое главное для победы нового общественного строя»1. Согласно большевистским воззрениям, массы сами должны были на практическом опыте приходить к убеждению, что уровень их благосостояния зависит исключительно от дисциплинированности их собственного труда, а главная роль в создании такой дисциплины отводилась профсоюзам. Именно профсоюзы, по идее, должны были с самого начала стать партнерами новой власти и отвечать за политику в области стимулирования труда путем заключения коллективных договоров между администрацией и рабочими организациями. Сюда входило установление норм выработки, оплаты труда, тарификация, контроль за состоянием производственной дисциплины и пр. Таким образом, вопросы трудовой дисциплины оказались в центре внимания политики большевиков, что объясняется целым рядом обстоятельств. Во-первых, российская экономика в этот период находилась на грани полного развала; во-вторых, большевистские лидеры отчетливо осознавали общие черты экономической отсталости России по сравнению с Западом, в-третьих, они невысоко в целом оценивали трудовой потенциал российских рабочих, делая ставку преимущественно на так называемых «сознательных пролетариев». В результате трудовая дисциплина в советское время получила весьма широкое толкование как главный способ мотивации труда, включая широкий спектр обязательств со стороны рабочих: активное и добросовестное отношение к работе, заботу о машинах и оборудовании, соблюдение распорядка и правил на производстве, борьбу с прогулами и опозданиями и пр.

   Вместе с тем теоретические положения марксизма о свободном творческом созидательном труде на благо общества не имели под собой твердой практической почвы, и большевистское руководство слабо представляло, каким образом создавать более высокую производительность труда применительно к российским условиям. Поэтому большевистские лидеры поначалу были склонны полагаться на так называемую «творческую инициативу масс». И действительно, ставка на «освобожденный труд» породила настоящий взрыв трудовых инициатив, призванных «снизу» регулировать трудовые отношения. В неопубликованной в свое время работе «Как нам организовать соревнование», написанной в декабре 1917 г., Ленин уделил этой стороне дела немало страниц, которые находили отражение в советских декретах. Бросается в глаза, что статья была буквально наполнена чувством социальной вражды, которая распространялась не только на «капиталистов – организаторов подневольного труда», но и на их «лакеев», «прихлебателей и приживальщиков» из интеллигенции, «шкурников», стремящихся «урвать кусок побольше и удрать», разгильдяев, жуликов, тунеядцев, «безруких», хулиганов и пр. Источником новых форм труда, по Ленину, должны были стать инициатива и таланты, «которых в народе непочатый родник», а также «всенародный учет и контроль», методом же внедрения – широчайшая пропаганда трудовых достижений. Ленин пишет о разнообразии трудовых инициатив как «ручательстве их жизненности», а «порукой успеха» их – «очистка земли российской от всяких вредных насекомых, от блох – жуликов, от клопов – богатых и прочее и прочее». В одном месте, пишет он, – посадят в тюрьму десяток богачей, дюжину жуликов, полдюжины рабочих, отлынивающих от работы. ... В другом – поставят их чистить сортиры. В третьем – снабдят их, по отбытию карцера, желтыми билетами, чтобы весь народ до их исправления надзирал за ними, как вредными людьми. В четвертом – расстреляют на месте одного из десяти, виновных в тунеядстве. В пятом – придумают комбинацию из этих средств ...2. Как видим, речь идет не столько о разнообразных, сколько о весьма своеобразных инициативах, которые тем не менее оказались востребованными в советской истории. Степень их распространенности после революции – особый вопрос, которому современная литература уделяет довольно пристальное внимание.

   Несколько обстоятельств сказались на становлении системы трудовых отношений в Советской России. Во-первых, это характер русской революции с ее острой направленностью против нетрудящихся («буржуев», «эксплуататоров», «паразитов»), якобы враждебных «пролетариям с мозолистыми руками», т.е. рабочим и крестьянам. В октябре 1918 г. общее собрание рабочих Петроградского трубочного завода, сваливая развал производства на администрацию, заявило, что рабочие сами «без этих господ, мечтающих о порядке и дисциплине из-под палки» призовут к порядку остальных товарищей и сами себе продиктуют трудовую дисциплину. Собрание постановило привлекать к товарищескому суду рабочих, замеченных в бесцельных шатаниях по заводу, и увольнять за несвоевременный уход с работы и за опоздание на работу, а также за неявку в течение трех дней после предоставленного отпуска3. Завком Путиловского завода в декабре 1918 г. обратился к рабочим с призывом покончить с хищением изделий и материалов, с «этим гнусным явлением старого режима». Завком предупреждал, чтобы рабочие не покидали производственных мест, что нарушение будет рассматриваться как злостное злоупотребление и нежелание подчиняться общепролетарской дисциплине. Имена нарушителей будут доводиться до руководства рабочих организаций и публиковаться в прессе4.

   Другое обстоятельство имеет более сложное и противоречивое объяснение. С одной стороны, наблюдалась попытка создать своего рода культ труда, воплощенный, однако, более в лозунгах и символах эпохи, чем в реальной практике. С другой, – существовало представление о труде как о тяжелой, тягостной доле, от которой революция обязана если не избавить, то максимально облегчить ее. Объявленная большевиками свобода для рабочих и крестьян нередко вела к желанию манкировать, не выполнять прямые обязанности, необходимые для элементарной организации производства, обеспечивающей жизнедеятельность общества. Безусловно, имели место наивные, но крайне живучие взгляды на то, что при коммунизме вообще не надо будет трудиться. Раз все общее, рассуждали многие рабочие, значит и мое. «Прогулял – ничего страшного, на себя работаем!»

   Третье обстоятельство, дающее ключ к пониманию складывающейся системы, может быть истолковано в категориях преемственности трудовых отношений в дореволюционной и Советской России. Свойственные первой особые отношения между хозяином и работником специфически преломились в новых условиях. Надо принять во внимание значительный удельный вес казенных заводов, после революции сразу же перешедших под патронаж советского государства. Рабочее самоуправление на предприятиях, привыкших работать по указке и предписаниям государственных чиновников, было вообще немыслимо. Не лучше обстояло дело и на частных предприятиях, национализированных после революции. Там, где рабочие организации брали производство в свои руки, не имея опыта его налаживания и организации, наблюдались повсеместный развал и хаос. Известно немало постановлений трудовых коллективов, в которых они сами просились под опеку государства.

   В ряду инициатив, шедших снизу, явно сквозил также принцип уравнительности и уравнительной справедливости: все должны трудиться одинаково и получать одинаково. Такими были представления в народе о социализме, и это нашло отражение в советских декретах, постановлениях профсоюзных и рабочих собраний. С первых лет советской власти обозначился по сути главный конфликт: борьба уравнительной и дифференцированной политики в области вознаграждения за труд. Поначалу даже частичное введение сдельной оплаты, чтобы стимулировать труд рабочих, предложенное ВЦСПС в апреле 1918 г., было встречено в штыки, и главными идейными противниками этой меры выступили левые коммунисты — самая сильная оппозиция среди большевиков за время существования советской власти. Левые коммунисты ратовали за уравниловку, выступали против привлечения специалистов на производство и ярыми поборниками рабочего самоуправления.

   Вместе с тем не следует забывать и об «инициативах» совершенно иного рода, с которыми столкнулось большевистское руководство, когда в результате сложившейся в Советской республике обстановки перед людьми вставали проблемы элементарного выживания. Ситуация усугублялась отсутствием продуктов в городах и их относительной доступностью в деревне. Люди проявляли поистине чудеса изобретательности и мимикрии, чтобы как-то существовать. Спекуляция, «мешочничество», «зажигаловничество», прогулы, волынки и т.п. – явления в истории достаточно известны, поскольку возникают в любой стране в случае развала экономики. Многие авторы пишут, что формы выживания в те годы опирались на традиции и привычки, свойственные дореволюционной России, и явились как бы ответом на навязываемые большевиками представления.

   Как бы то ни было, анархия на производстве продолжала нарастать. Если дело не налаживается снизу, его пытаются наладить сверху. Отсюда – централизация, администрирование, усиливающееся влияние государственных органов, ужесточение дисциплинарных и карательных мер в сфере трудовых отношений. С переходом от рабочего контроля к государственному управлению начинается систематизация и кодификация законов о труде, где все возрастающую роль играли государственные органы (СНК, НКТ и его отделы), централизованно перестроенные по производственному принципу профсоюзы (металлистов, текстильщиков, горнорабочих и т.д.). Национализация промышленности, проведенная в Советской России, означала одновременно и национализацию труда.

   В наиболее полном выражении меры, предпринятые большевиками после захвата власти, нашли отражение в обширном Кодексе законов о труде (КЗоТ), принятом в декабре 1918 г., а также во многих других декретах, постановлениях, инструкциях, правилах и т.п. Центральное место среди них занимали вопросы укрепления трудовой дисциплины. Анализ этих документов показывает, что большая часть из них отражает лихорадочные усилия большевиков по преодолению хаоса и анархии на производстве, поддержанию хотя бы какого-то минимального производственного уровня. Провозглашенные ранее ценности свободного и инициативного труда сменяются буквально «палочной» дисциплиной, нарастающей по мере того, как обострялась ситуация под влиянием разгоравшейся гражданской войны и разорения страны.

   Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа, а затем Конституция 1918 г. объявляли труд обязанностью всех граждан Республики, согласно лозунгу революции «Не трудящийся, да не ест» (ст. 18). С самого начала среди большевистских лидеров возник спор по вопросу о введении трудовой повинности. Трудовая повинность как мера принуждения к труду находила все более широкое применение в Советской республике, распространяясь сначала на «эксплуататоров»5, а затем на другие слои населения, в том числе и на самих рабочих. Многие рабочие организации, возглавляемые левыми коммунистами, расценили это как очередную попытку «закрепощения пролетариата». Признаком такого «закрепощения» стало введение трудовых книжек декретом СНК от 5 октября 1918 г.

   Кодекс законов о труде закреплял трудовую повинность, которая осуществлялась как в форме постоянной работы, так и в форме периодического выполнения различных видов государственных и общественных работ (ст. 1). Одновременно в кодексе за всеми трудоспособными гражданами признавалось право на труд: «право на применение труда по своей специальности и за вознаграждение, установленное для этого рода работы» (ст. 10). В кодексе прописывались все мероприятия большевиков в области регулирования и охраны труда: 8-часовой рабочий день, сокращенный на два часа для несовершеннолетних и рабочих тяжелых и вредных производств, запрет привлечения в них женщин и подростков, запрет сверхурочных, ночных работ и т.п. В условиях милитаризации экономики и чрезвычайщины эти нормы зачастую оказывались фикциями.

   Трудовой кодекс обязывал каждого рабочего жестко соблюдать правила внутреннего распорядка, требовал бережного обращения с материалами и орудиями труда. Хотя правила внутреннего распорядка на предприятиях вырабатывались профсоюзами, они подлежали обязательному утверждению государственных отделов труда. Невыполнение норм выработки должно было влечь за собой целый ряд последствий, которые ужесточались по мере усложнения обстановки.

   Установление трудовой повинности в первую очередь по сравнению с правом на труд определило общий принудительный характер политики советской власти в области труда, элементы которой утвердились в период расцвета военного коммунизма. В начале 1920 г. специальным декретом была введена всеобщая трудовая повинность.

   Разгоравшаяся гражданская война делала мобилизацию труда практической задачей, в том числе путем последовательного введения военного положения в ряде отраслей, отмеченных наиболее кризисным состоянием. По мере милитаризации хозяйства трудовая повинность напрямую стала смахивать на воинскую. Троцкий, один из наиболее авторитетных лидеров большевистского руководства, проводил, например, линию на полную милитаризацию профсоюзов. Коллективные договоры между администрацией и рабочими заменялись регулированием из центра (ЦК профсоюзов и правительственными декретами). Сами профсоюзы становились частью новой государственной машины, хотя народные комиссары и работники НКТ выдвигались соответствующими профсоюзами и санкционировали то, что было предложено профсоюзами. Профсоюзы запрещали забастовки как метод разрешения трудовых конфликтов. Впервые это можно увидеть в правилах оплаты труда на предприятиях Северного СНХ, установленных 19 января 1918 г.6 В марте 1919 г. были учреждены дисциплинарные суды. Декрет СНК от 27 апреля ужесточал борьбу с прогулами. В декрете СНК о дисциплинарных судах от 14 ноября 1919 г., куда входили три представителя: от заводоуправления, от профсоюза и от общего собрания рабочих, – предусматривались еще более крутые наказания за нарушение внутреннего распорядка, тарифов, дисциплины.

   IX съезд РКП(б) предложил целый ряд мер для борьбы с «дезертирами трудового фронта», т.е. с теми рабочими, кто уходил с производства на поиски пропитания. В качестве наказания предусматривались публикация списков дезертиров, создание штрафных батальонов и заключение в концентрационные лагеря7.

   Из мобилизованных на трудовой фронт с начала 1920 г. стали формироваться трудовые армии. Трудовые армии и военизированные трудовые отряды работали во всех отраслях народного хозяйства, где наблюдалось напряженное положение, в том числе на транспорте, на заготовке топлива, сырья. Для управления трудармиями был образован специальный орган – Главкомтруд, в задачи которого входили учет, принудительная мобилизация и распределение рабочей силы.

   Однако ни всеобщая трудовая повинность, ни милитаризация труда, ни трудовые армии, ни концентрационные лагеря, ни тюрьмы не смогли преодолеть развал производства, падение производительности труда, распад хозяйственных связей и деградацию общества. Вину за это большевистские руководители склонны были возлагать на «плохих» рабочих. На III съезде профсоюзов (апрель 1920 г.) Ленин проводил резкую грань между рабочими, «идущими на все жертвы и создающими трудовую дисциплину, и рабочими, не умеющими приносить таких жертв, рабочими, которых мы рассматриваем как шкурников и выкидываем их из пролетарской семьи»8.

   Отдельно следует затронуть мероприятия в области поощрения и стимулирования труда, предпринятые в законодательном порядке в годы военного коммунизма. Осенью 1918 г. на Невском судостроительном и механическом заводе была сделана попытка применить сдельную оплату труда, которая, как сообщалось, дала «блестящие результаты». Контрольная комиссия Путиловского завода практиковала способы премиальной оплаты. «Единственный способ поднять производительность, не считая мер по установлению трудовой дисциплины, – это поставить материальное благосостояние рабочего в прямую зависимость от производительности»9. Однако подобные идеи не получили широкого распространения. Возобладали уравнительные тенденции в оплате труда, напрямую связанные с народными представлениями о социализме.

   Неоднократно в дополнение и развитие КЗоТа принимались положения о тарифах, где регулировалось буквально все. Например, положение НКТ и ВЦСПС о тарифах от 17 июня 1920 г. состояло из 7 глав и 153 параграфов, определяющих рабочее время, время отдыха, нормы выработки, ответственность за их неисполнение, порядок распределения рабочих и служащих по тарифам, условия для оплаты труда, то же для учеников, оплата сверхурочных, брака, простоя, командировок, переездов и т.п. Оплата труда регулировалась только в денежной ее части. Деньги, однако, не играли в то время особой роли. Заработная плата, которая неоднократно повышалась, обесценилась за 1918–1920 гг. более чем в 10 раз. Хотя соотношение между высшим 12 и 1 разрядом рабочей сетки должно было составлять 175%, в реальном же исчислении разница составила в начале 1921 г. только 2%, при этом ставки заработной платы не обеспечивали даже минимального прожиточного уровня.

   Компенсировать обесценивание денег было призвано централизованное продовольственное снабжение рабочих, вводимое декретами о трудовых пайках и натуральном премировании – натурализация оплаты труда. Но и она вплоть до окончания гражданской войны имела в целом уравнительный и классовый характер. Декретом СНК от 30 апреля 1920 г. о введении трудового продовольственного пайка предусматривались три категории. Соотношение между высшими и низшими нормами снабжения определялось как 4:3. Наиболее полноценным был красноармейский паек. Рабочие также имели некоторое преимущество в снабжении. Наряду с этим принимались декреты, которые положили начало созданию сферы общественных фондов потребления. В годы военного коммунизма они имели всеобщий, но зачастую эфемерный характер (бесплатное жилье, медицинские услуги, транспорт и т.п.). По мере нарастания трудностей проявилась необходимость более дифференцированной политики. Выделялись ударные заводы, образцовые предприятия, находившиеся на особом снабжении, которые стали не столько формой поощрения более производительного труда, сколько сохранения на плаву еще как-то действующих предприятий. В русле попыток больше стимулировать труд рабочих в условиях военного коммунизма следует рассматривать декрет СНК о натуральном премировании от 23 октября 1920 г. Но никакие попытки удержать рабочих на производстве в условиях голода не срабатывали. Никакое убеждение не могло побудить к большему производству продукции. Натурализация заработной платы не давала эффекта, поскольку она была негибкой и не обеспечивала нужного для жизни выбора товаров, а, следовательно, и стимулов и удовлетворения в работе.

   В целом система трудовых отношений в период военного коммунизма небезынтересна для современности. Она показывает, какие побудительные мотивы у рабочих выступают на первый план, если сменить ориентир на зарплату. Но главное, военный коммунизм указывал на те фундаментальные основы, без которых экономика существовать не может, и механизмы мотивации труда не срабатывают. Наконец, этот период ярко демонстрирует, к чему приводит идея экономического равенства без денег, развиваемая социалистическими теоретиками.

   Вряд ли кто будет оспаривать, что принуждение и насилие явились главными способами стимулирования труда в годы военного коммунизма. Наряду с ними широко практиковался способ убеждения. Конечно, победы Красной Армии в гражданской войне были поддержаны материально, но далеко не в потребных размерах. Нельзя отрицать и общественного энтузиазма, возбужденного революционной пропагандой, чего обычно не наблюдалось в рядах белого движения. Пропаганда и агитация позволяли как-то примиряться с крайней нищетой и повсеместными трудностями. Но, как показал всеобщий кризис системы военного коммунизма, наступивший на рубеже 1920–1921 гг., они все-таки явились ненадежными спутниками мотивации труда, хотя советская литература всячески старалась преувеличить моральные обязательства, рассматривая их как великое наследие «героического периода русской революции».

   В связи с этим сегодня нужно новое прочтение ленинской работы «Великий почин» о коммунистических субботниках. Ее появление было спровоцировано сообщениями ряда газет, за которые немедленно ухватился Ленин, хотя в газетных заметках сообщалось о совершенно неправдоподобных случаях трудового героизма. Например, о том, что 30 рабочих-коммунистов под исполнение «Дубинушки» и революционных песен одним махом доставили на платформу паровой котел, когда втрое большее число рабочих-некоммунистов не смогли сделать эту работу за две недели. В другом случае говорилось, что участники коммунистического субботника в 13 раз перекрыли обычную производительность на производстве. Но дело не в этих фантастических примерах, характерных для советской пропагандистской прессы: обращает внимание то, как полемизирует Ленин с социал-демократами, опираясь на эти факты. Он признает, что подобные случаи трудового энтузиазма в Советской России были единичны по сравнению со случаями хищений на производстве, безделья, упадка производительности труда, порчи материалов и пр., но выражает непоколебимую уверенность в том, что с налаживанием будничной напряженной работы в будущем удастся сделать их массовыми и тем самым привить новое отношение к труду. Специально подчеркивалось, что особенно ценно в «великом почине» – рабочие работают сверхурочно без всякой платы и достигают на этой основе громадного повышения производительности труда, несмотря на трудности, голод, истощение. Возражая оппонентам, что большевики на данных примерах рассчитывают «вырастить эвкалипт в горшке от резеды», Ленин особенно яростно обрушивается на них, как на утопистов, не знающих реалий повседневной жизни, которые, дескать, уже есть и надо только умело поддерживать их10. История показала, что утопистом-то как раз оказался Ленин. Правда, новым словом, прозвучавшим в работе, стало указание на то, что ростки коммунистического труда могут быть взращены только на основе крупного высокомеханизированного производства и самой передовой техники, что в общем-то противоречило уборке мусора и тасканию бревен, обычных на тогдашних коммунистических субботниках.

   Таким образом, в соответствии с теорией, в политике большевиков делался упор на сознательность и воспитание нового человека на производстве. Немедленная попытка сделать это потерпела провал. Военный коммунизм в Советской России оказался скорее любопытным казусом истории, но его наследие оставило глубокий след в развитии советского общества. От него ведут свое начало централизованное вмешательство государства в регулирование труда, снижение роли профсоюзов как государственных партнеров в организации трудовых отношений. От этого времени ведет отсчет «сбрасывание» на профсоюзы незначительных, по мнению власти, но очень тяжелых и обременительных функций по разработке трудовых норм, тарифов, условий и охраны труда. От военного коммунизма тянется антирыночный и уравнительный след в советской трудовой политике. Карточная система, которая еще не раз восстанавливалась в последующие годы, вводилась с учетом опыта военного коммунизма. Но главное следствие военного коммунизма – иллюзорное убеждение в действенности неэкономических, карательных и принудительных мер для решения производственных задач. От военного коммунизма тянется практика исправительно-трудовых лагерей, нашедшая широкое распространение в последующие годы.

II

   Кризис военного коммунизма обусловил переход к новой экономической политике. Трудовые отношения в первые годы нэпа были подчинены главной задаче – восстановлению народного хозяйства. Прямых и сознательных решений по изменению политики в области труда не было. Как правило, они проводились в жизнь спонтанно в качестве реакции на кризисные явления, порожденные эпохой военного коммунизма, и устанавливались только в ходе реализации нэповских мероприятий, которые предусматривали замену продразверстки продналогом, разрешение местного торгового оборота и дальнейшие шаги к внедрению рыночных отношений, перевод промышленности на коммерческую основу как способ заполнения торговых каналов и восстановления эффективности производства, допущение частного сектора в лице мелкой промышленности. Тем самым крупная (социалистическая) промышленность ставилась в условия конкуренции с мелкой (частной). Чтобы обеспечить успешность такой конкуренции, производство концентрировалось на наиболее эффективных государственных предприятиях. Такие меры потребовали полного отказа от милитаризации труда, от государственного нормирования зарплаты, возвращения к реальной практике коллективных договоров между государством и профсоюзами. От мобилизационных мероприятий был осуществлен переход к добровольному привлечению рабочей силы. Декреты 1921 г. вносили коренное изменение в систему оплаты труда и рабочего снабжения (на государственном снабжении в годы военного коммунизма находилось 35 млн. человек), упрощение, отделение всего связанного с производством от социального обеспечения, так, чтобы вокруг предприятия происходила самомобилизация рабочей силы. Декретами ВЦИК и СНК 1922 г. устанавливался порядок найма рабочей силы через отделы труда. На протяжении 1920-х гг. круг случаев, когда предприятие могло само нанимать работников, неуклонно расширялся. 2 января 1925 г. ЦИК и СНК отменили обязательный наем рабочей силы через НКТ (биржи труда) и сохранили лишь обязательную регистрацию в целях учета. Обязательный найм сохранялся только в исключительных случаях (определенные группы безработных, должности, требующие высокой квалификации, политического, морального и личного доверия).

   Плачевное состояние трудовых отношений в предшествующие годы неизбежно вело к тому, что упор делался на рост производительности труда, условием которой провозглашались механизация, рационализация и интенсификация труда. В результате проводимых мер советское народное хозяйство обрело черты «смешанной экономики», которая и поныне существует во многих странах. Правда, смешанная экономика, родившаяся на обломках системы военного коммунизма, обладала заметными отличиями от тех стран, где и сегодня существует значительный удельный вес государственного сектора. Проблема и основное противоречие трудовых отношений периода нэпа состояло в том, что капитализм только допускался на определенных условиях революционным правительством. Практика ставила перед ним одни задачи, а идеология — диктовала совсем другие. Среди рабочих, части партийных и профсоюзных лидеров сильными оставались эгалитаристские настроения. В сознании рабочих со времен революции существовали некие «священные коровы», покуситься на которые в Республике Труда было крайне опасно. Поскольку частично восстанавливались капиталистические отношения, то возвращались и старые проблемы борьбы рабочих за свои права: за сокращение рабочего дня, снижение интенсивности труда, за более высокие ставки его оплаты. Коль скоро командные высоты оставались в руках государства, то эта борьба приобретала двойственный и противоречивый характер. С одной стороны, требовалась простота и ясность производственных стимулов для рабочих, с другой – их усложнение под воздействием чисто практических задач, которые выдвигались на повестку дня. Рабочие, в первую очередь, заботились об улучшении своего положения, перед предприятиями же стояла задача увеличения выпуска продукции. Далеко не всегда и во всем эти задачи совпадали. Конечно, рабочие откликались на пропагандистские призывы, проявляли энтузиазм в деле восстановления разрушенной экономики, но после многих лет трудностей и разорения, добиться проявлений трудового героизма было нелегко, хотя поощрение трудовой активности и субботников продолжалось. Заметной была попытка заинтересовать рабочих через производственные совещания и обсуждение коллективных договоров, но не принесшая особых успехов. Упор на увеличение производства рождал среди рабочих подозрение, что их снова начинают эксплуатировать, теперь уже государство и его аппарат. Более частыми становились забастовки. Рост безработицы внушал опасение, что не все обстоит благополучно в «пролетарском государстве».

   Суть возникающего конфликта состояла в том, что возможность опоры на энтузиазм рабочих и моральные побуждения сильно сократилась. Естественной реакцией было бы усиление методов принуждения, но в тот период это было просто немыслимо. Единственный путь, который оставался, это выдвижение на первый план материальных стимулов, но и оно шло не без трудностей.

   Выход предприятий на более или менее свободный рынок труда, требовал их независимости и оперативной самостоятельности, в том числе и в вопросах стимулирования труда, приходивших в несоответствие с государственной и профсоюзной политикой. Это стало существенным препятствием для эффективного использования побудительных мотивов в увеличении производительности труда. В основном поэтому политика стимулирования свелась к совершенствованию структуры заработной платы в различных отраслях и по профессиям.

   Декретом СНК от 10 ноября 1921 г. вводилась новая система оплаты труда. Основная ее идея состояла во включении всех видов снабжения в заработную плату и выделение материальных и денежных фондов предприятий в соответствии с количеством выпускаемой продукции. Снабжение должно было осуществляться как между отдельными рабочими, так и работающими аккордно, сдельно и т.д. через заводоуправления и по нормам, устанавливаемым профсоюзами. Заработная плата должна была выдаваться в соответствии с результатами работы предприятия, а не с числом внесенных в список предприятия работников. В случае невыполнения производственной программы должно было понижаться вознаграждение с зачетом образовавшегося недостатка11.

   В советской экономической мысли периода нэпа зарплата не должна была повышаться согласно колебаниям спроса и предложения на труд, поскольку рабочая сила, дескать, теряет характер товара. Зарплата рассматривалась как сознательно устанавливаемая доля потребления рабочего, сохраняя лишь старую форму дохода. В заработную плату включались все выдачи рабочим и служащим в форме: 1) денежной платы; 2) стоимости квартиры, отопления, освещения и водоснабжения; 3) предметов продовольствия и товаров широкого потребления; 4) производственной одежды; 5) стоимости услуг коммунальных предприятий (бань и пр.), культурно-просветительных учреждений; 6) семейных пайков. Если государство не могло обеспечить необходимые для этого фонды, то разрешалось отчисление продуктов собственного производства.

   Демонтаж системы военного коммунизма предусматривал отмену трудовой повинности. Декрет ВЦИК и СНК от 24 марта 1921 г. ликвидировал Главкомтруд, ведавший учетом, распределением и перераспределением рабочей силы в порядке всеобщей трудовой повинности и трудовых армий, а также его местные органы (комтруды). Декретом 30 декабря 1921 г. были полностью расформированы трудовые армии.

   Новый кодекс законов о труде, принятый в 1922 г., допускал трудовую повинность только в исключительных случаях (ст. 11). Основной организационно-правовой формой привлечения к труду стал трудовой договор (ст. 27). Им определялся порядок найма и увольнения рабочего. В отличие от прежнего, КЗоТ 1922 г. вместо централизованного единообразия определял только минимум трудовых гарантий и предусматривал возможность их расширения в коллективных договорах. Помимо порядка заключения коллективных договоров в кодексе предусматривались правила внутреннего распорядка, установление норм выработки и вознаграждения, гарантии заработной платы, формы компенсации, рабочее время и время отдыха, имелись пункты об ученичестве, об условиях труда женщин и несовершеннолетних, об охране труда и социальном страховании, о профсоюзах и трудовых спорах.

   Переход промышленности на коммерческие основы сделал анахронизмом свойственную военному коммунизму милитаризацию труда. Даже Сталин, выступавший горячим сторонником методов принуждения в годы гражданской войны, в работе «Наши разногласия» выступил за замену их методами убеждения в профсоюзной работе12. Однако если нэп представлял собой победу методов персонального убеждения в налаживании трудовой дисциплины, то он делал это в весьма специфической форме.

   Повысить производительность труда за счет механизации производства, как это было предусмотрено планом ГОЭЛРО, было практически невозможно. Парк машин и оборудования был изношен, по расчетам Струмилина примерно на треть по отношению к 1913 г. Стоимость оборудования в 1925 г. составляла две трети от довоенной13. Особенно пострадала тяжелая индустрия. Следует добавить почти полное прекращение импорта и отсутствие кредитов для развития экономики. Трудности механизации заставляли делать упор на рационализацию, чтобы обеспечить более высокую отдачу имеющегося оборудования. Здесь имелись значительные резервы вследствие недоиспользования оборудования в годы гражданской войны, что не могло быть длительным источником для повышения производительности труда. В этой связи привлекли работы Тейлора, особенно после перевода предприятий на хозрасчет. Были созданы научные учреждения, призванные внедрять новые формы труда, основанные на учете времени и движения в производственном процессе, – Центральный институт труда (ЦИТ) при НКТ, Институт техники управления (ИТУ) при РКИ и др. При этом классификация видов труда на «ясных» и «научных» основах в соответствии с физическим, психологическим напряжением, поиск объективного универсального измерения квалификации и другие подобные вопросы были предметом широких дискуссий среди виднейших экономистов по самым фундаментальным основаниям14. В том же ключе следует рассматривать образование организации «Лига времени». Ее целью было вдохновить рабочих ценить время на работе и дома. Пропагандировался хронометраж, выдавались хронокарты15. Идея потерпела крах из-за отсутствия часов у большинства рабочих. А.К.Гайстер – один из основоположников движения НОТ (научной организации труда) ратовал за рационализацию технологических процессов и освобождение квалифицированных рабочих от вспомогательных операций как главного способа повышения производительности труда и заработной платы.

   Результаты от внедрения этих идей оказались незначительными. Рационализация дала эффект только в начале нэпа за счет приведения в порядок дезорганизованного ранее хозяйства. Основательная рационализация была невозможна из-за технической и культурной отсталости рабочего класса, отсутствия необходимых трудовых навыков, недостаточной квалификации.

   Лучше пошло дело по привычной линии организации производства – экономии затрачиваемых ресурсов, увеличения рабочего времени и т.п. Нормы труда, установленные в годы военного коммунизма, были пересмотрены, так как они были низкими и позволяли рабочим легко перевыполнять их, компенсируя возможность приближения к уровню жизни в других секторах экономики.

   Уровень интенсификации труда, унаследованный от военного коммунизма, также был очень низкий вследствие истощения рабочих, падения квалификации и незадействованного оборудования. Стимулирование оплатой стало главным методом повышения производительности труда. Препятствием был невысокий уровень покупательной способности граждан. Задача восстановления народного хозяйства и методы, которыми его намечалось достигнуть, требовали, чтобы экономическое соревнование стало действенным средством повышения производительности труда.

   Одним из них мог бы стать стимул к повышению квалификации. 35-разрядная тарифная сетка (12-разрядная для рабочих), установленная к концу военного коммунизма, не имела существенных различий в оплате труда. Изменить систему тарифов как основной фактор в развитии промышленности было призвано основное положение по тарифному вопросу СНК, принятое в августе 1921 г. При этом указывалось, что нужно «отбросить всякую мысль об уравнительности», что представляло на деле существенные трудности. Первую проблему, которую вынуждено было решать руководство, – перераспределение рабочих в соответствии с их подготовкой и уровнем мастерства, нарушенное в годы военного коммунизма. Затем по постановлению НКТ и ВЦСПС была введена 17-разрядная тарифная сетка. Рабочие могли передвигаться до 9-го разряда, служащие до 13-го, административный и технический персонал до 17-го. Различия между высшим и низшим разрядами рабочей сетки во второй половине 1922 г. достигли 262%. Однако по классовым и политическим соображениям были установлены максимумы и минимумы оплаты труда. Максимум вводился для того, чтобы предприятия не перерасходовали фонд заработной платы. Минимумом как бы подтверждалось, что ухудшения положения рабочих по сравнению с законом не должно было быть.

   Негибкость универсальной сетки выяснилась сразу же, как только предприятия стали возвращаться к нормальному ритму работы. Поэтому в октябре 1922 г. в рамках нового КЗоТа предусматривалось изменение системы коллективных договоров. В них вводились коррективные коэффициенты и процентные добавки на тяжелые условия труда, более высокую квалификацию и пр., различающиеся по отдельным отраслям производства. В 1920-е гг. собиралось довольно много статистики об этих различиях. В среднем по отраслям они для расцвета нэпа составляли 1:316. Пленум ЦК ВКП(б) в августе 1924 г. указывал на необходимость скорейшего подтягивания оплаты труда учителей, врачей, агрономов к среднему заработку индустриального рабочего. Отдел нормирования труда ВЦСПС устанавливал разряды, которые расценочные комиссии заводоуправлений могли видоизменять. Ввиду сложностей индивидуального определения коэффициентов в 1926 г. VII съезд профсоюзов заменил универсальную сетку отдельными 8-разрядными сетками по отдельным отраслям промышленности и экономики с выделением учеников, рабочих, служащих, административного и технического персонала. Последние две группы были переведены в 1927–1928 гг. на твердые оклады в соответствии с занимаемой должностью.

   Но это изменение не привело к возникновению новых стимулов для роста квалификации. Рабочий меньше приобретал от повышения квалификации, чем от перехода на другую более оплачиваемую и квалифицированную работу. Это было следствием глубоких различий в оплате труда между отдельными отраслями, унаследованным от прошлого и подкрепленным тем фактом, что профессиональное государственное обучение в то время еще не служило средством компенсации за более квалифицированный труд. Много дискуссий на эту тему было связано с обсуждением так называемой «потухающей кривой», согласно которой по мере роста квалификации различия в оплате труда должны сближаться. Политика выравнивания оплаты труда между отраслями не была в сущности пересмотрена до середины 1929 г. вместе со сменой руководства ВЦСПС.

   В течение всего нэповского периода вопрос о формах труда был предметом острых противоречий. Сдельная оплата было немного более привлекательной, чем повременная. К середине 1925 г. в среднем по всем отраслям промышленности ее удельный вес достиг 59,3%. Но сдельная оплата за брак, повременная за неотработанное время и т.д. обсуждались как прежде всего различия между плохими и хорошими рабочими, оставляя в стороне проблемы эффективности той или иной формы труда.

   Политика заработной платы в период нэпа касалась не только различий в квалификации рабочих внутри отраслей, но и между отраслями, а рост зарплаты, в свою очередь, был связан с коммерческой деятельностью предприятий, ведущей к различиям в прибыльности и возможности платить, а это, наложенное на систему коллективных договоров, вело к чрезвычайной «пестроте», когда зарплата в одной отрасли росла быстрее, чем в другой. Это касалось базовых отраслей (например, топливных) и производящих предметы потребления. Поэтому некоторые отрасли не могли поднимать зарплату, не могли привлечь рабочих.

   Уравнительные тенденции в оплате труда оказывали негативное влияние на рост его производительности. Но повышение зарплаты в отраслях тяжелой промышленности, уровень которой оказался ниже довоенной, имело прогрессивное значение. В первые годы нэпа воздействие рынка было существеннее, чем государственная политика в области заработной платы.

   Сильный стимулирующий эффект реальной заработной платы был связан не только с подъемом благосостояния как результата ее повышения, но с жаждой рабочего населения к приобретению товаров, стартуя с очень низкого довоенного стандарта обладания ими, которые к тому же весьма поизносились за время войн и революций, не имея возмещения. Статистика, хотя и не совсем удовлетворительная, говорит, что средняя реальная зарплата рабочего достигла довоенного уровня. Если в 1913 г. она составляла 25 руб., то в 1928 г. – 26,9 руб. (в довоенных рублях)17. Однако рабочие не чувствовали отдачи от этого, так как их расходы были связаны с возмещением ранее потерянного, а не улучшением своего положения. Статистика потребительских бюджетов свидетельствует, что 1920-е гг. стали как бы временем «отъедания», после чего неизбежным становился рост материальных запросов. Индекс заработной платы, выраженный в «товарных рублях», сильно возрос в период нэпа, но он отражал переход к нормальному от голодного и полуголодного существования.

   Своеобразным итогом нэповских мероприятий в области стимулирования труда стало то, что в 1927 г. ежегодная выработка на одного рабочего составила 117% по сравнению с 1913 г.18 Цифра, как видим, весьма незначительная на фоне достижений и успехов в других странах. Одновременно обозначилось основное противоречие советской системы оплаты труда: с 1923 г. рост заработной платы стал опережать увеличение его производительности, несмотря на советскую аксиому в теории заработной платы: производительность должна расти быстрее, чем оплата труда.

   Если в 1913 г. ее доля в национальном доходе составляла 22%, в 1925 г. – 26,5%, в 1928 – 33,5%. Кроме того, 10% прибылей государственной промышленности должно было идти на улучшение быта рабочих: на жилстроительство, на детсады и ясли, дома отдыха, санатории и клубы. В общей совокупности эти начисления составляли до 30% выдаваемой на руки зарплаты19.

   До конца 1920-х гг. из деревни в город ежегодно переходило примерно 1 млн. человек, поглощая лишь незначительную часть «резервной армии труда». Между тем рынок труда в городе не мог обеспечить занятости и для этой приходящей в город рабочей силы, что создавало в нем дополнительные трудности и неудовлетворенность сложившимся положением. Безработица в СССР в 1920-е гг. вообще очень трудно поддается учету. Постановлением 1927 г. предусматривался особый порядок регистрации безработных. Регистрировались только имеющие специальность, трудовой стаж, дети рабочих и служащих, а также лица, окончившие высшие и средние учебные заведения. Тем не менее официальное число безработных в 1929 г. приближалось к отметке 2 млн. человек.

III

   С провозглашением курса на построение социализма в одной стране, индустриализацию, переход к плановой экономике и свертывание нэпа начались бурные перемены в области трудовых отношений на производстве. Индустриализация как главное направление социалистического строительства трактовалась руководством как сознательно планируемое достижение технико-экономической независимости страны, находящейся окружении государств, враждебных СССР. Понятие «социалистической индустриализации» означало наступление на частный сектор и его вытеснение за счет увеличения доли государственного сектора как основы социалистической экономики. Индустриализацию предполагалось осуществить за счет внутренних источников накопления, так как в сложившихся исторических условиях СССР не мог рассчитывать на иностранные кредиты. В программу индустриализации закладывался «режим экономии», т.е. сокращение непроизводительного потребления, с тем, чтобы сэкономленные средства направить на строительство новых заводов и фабрик.

   Программа индустриализации дополнялась планом реконструкции народного хозяйства, который предусматривал: изменение техники и способов производства в направлении развития энергетических мощностей; расширение массового производства; перенесение в экономику страны передовой американской и европейской технологии; рационализацию; НОТ; совершенствование общей структуры производства в сторону развития отраслей тяжелой промышленности; перемещение производства к источникам сырья и энергии; специализацию районов в соответствии с их природными и социальными особенностями.

   Организация новых форм труда в социалистическом строительстве при практически полном отсутствии опыта, за исключением планового прожектерства периода военного коммунизма (план ГОЭЛРО), становилась реальной проблемой. Практическая работа в области планирования в предшествующие годы касалась преимущественно отдельных отраслей экономики и небольших сроков их реализации, чем, собственно, занимались представители конъюнктурной школы, дававшие скорее прогнозы развития производства на существующей базе, чем целевые установки, важные для создания плановой теории. Все это сказалось на разработке первого пятилетнего плана, должного учесть многие обстоятельства, существующие как внутри страны, так и за ее пределами, увязать между собой огромное число взаимозависимых показателей.

   Хотя руководство провозглашало опору на собственные силы в осуществлении индустриализации, тем не менее для внедрения передовой технологии обойтись без систематических закупок техники за границей, без привлечения опыта и знаний иностранных специалистов, было нельзя. На это нужны были дополнительные средства, которые предполагалось получить путем наращивания экспорта сельскохозяйственных продуктов, сырья и лесоматериалов.

   Планирование труда представляло наибольшие сложности, так как касалось менее, чем в случае материального производства, предсказуемых цифр и непредвиденных результатов. Любой сбой планируемых показателей мог вызвать цепь разрушительных последствий. Существующие в стране ресурсы и возможности диктовали определенную логику действий руководства, воплощенную в нормативных актах. Самым узким местом намечаемых преобразований оставалась общая отсталость страны как в технико-экономической, так в социальной и культурной областях, в традиционно свойственной для России организации производства.

   C конца 1920-х гг. «социалистическая индустриализация» обретала все более зримые черты, переходя из плоскости теоретических дискуссий в практическое воплощение. Уже постановление СТО от 18 мая 1926 г. ставило задачу повысить производительность труда в промышленности на 10%. Среди намечаемых мер предусматривались полная загрузка предприятий, борьба с простоями, улучшение снабжения, степени использования оборудования и труда, сокращение потерь рабочего времени, издание инструкций о правах и обязанностях ИТР, повышение трудовой дисциплины путем жесткого соблюдения условий коллективных договоров и правил внутреннего распорядка, рациональное использование рабочей силы, а также повышение квалификации рабочих.

   В августе 1927 г. ВСНХ отверг умеренные контрольные цифры на следующий хозяйственный год в пользу более высоких капиталовложений в тяжелую промышленность. СТО одобрил строительство Днепрогэса и целого ряда других строек, предусмотренных пятилетним планом. XV съезд ВКП(б) (декабрь 1927 г.) утвердил директивы пятилетнего плана развития народного хозяйства. Позднее, на V Всесоюзном съезде Советов в мае 1929 г. план (в его оптимальном варианте) был утвержден в качестве закона. Это ознаменовало собой переход к планово-директивной системе управления.

   Радикально менялось все направление экономической мысли от нэповской идеи смешанной экономики, примирения классовых и трудовых конфликтов к идее любой ценой, не взирая на сопротивление отдельных групп и слоев населения, форсировать развитие производства, дабы обеспечить быструю трансформацию отсталой сельскохозяйственной страны в индустриальную, более сильную в экономическом и военном отношении, обеспечивающую и более высокий жизненный уровень населения.

   Между тем намеченные планы хлебозаготовок и сельскохозяйственного сырья, необходимые для нужд индустриализации и планового снабжения городов, постоянно срывались. Нарушался план экспортно-импортных поставок. Вывозить, собственно говоря, было нечего и закупать оборудование не на что. Вопрос вставал таким образом: либо отказаться от взятых высоких темпов индустриализации, либо пойти на чрезвычайные меры. Выбор был сделан в пользу самых радикальных шагов, которыми ознаменовался рубеж 1920–1930-х гг., названных в советской историографии «великим переломом». Началась бесконечная череда экспериментов, которая после серии провалов и неудач, их выправления, в конечном счете привела к становлению советского планового хозяйства с присущей ему организацией трудовых отношений.

   В рамках советской плановой системы закладывалось ее основное противоречие: между амбициозностью провозглашаемых планов и реальными возможностями их выполнения. Объем и масштаб задач, связанных с индустриализацией, руководством никогда не осмысливался до конца, тем более в условиях, требующих значительно бoльших капиталовложений в строительство, транспорт, сельское хозяйство, создание инфраструктуры, условий труда по сравнению с другими странами, чтобы обеспечить органическое и пропорциональное развитие народного хозяйства. К тому же, как показывает исторический опыт, задачи преобразования ряда сфер экономики не сводятся только к их индустриальной трансформации, а зависят от совокупности многих факторов не только экономического порядка, но и исторических, социальных, природно-демографических и др. Несогласованность плановых показателей касалась и самой промышленности, по большей части, организации основных и вспомогательных работ в производственном процессе. Для последних было характерно привлечение менее квалифицированных рабочих преимущественно ручного труда. Отсюда – фрагментарный и несбалансированный характер советской индустриализации. К тому же в момент «великого перелома» в планирование было внесено волевое начало, необоснованное взвинчивание тех или иных плановых заданий, которому объективные законы экономики не желали подчиняться. Это служило основой постоянных сбоев на производстве и диктовало внесение корректив в управление экономикой.

   Выдвижение новых задач одной из первых поставило перед руководством проблему кадров, способных претворять их на практике, которая обострила внимание к подготовке и переподготовке специалистов, их политической мобилизации на нужды индустриализации. Старые кадры, по мнению партийных лидеров, не отвечали этой задаче, не прониклись осознанием ее важности. Упор был сделан на «красных специалистов», которым они могли бы полностью и целиком доверять, критику консерватизма старой технической школы, гонения и репрессии. Первым симптомом этого стала фабрикация так называемого Шахтинского дела – якобы разветвленного заговора «вредителей» на шахтах Донбасса, имевшего цель, по официальной версии, спровоцировать кризис в угольной отрасли и вызвать недовольство трудящихся масс. Шахтинский процесс, проходивший весной–летом 1928 г., положил начало кампании преследования «старых» или «буржуазных» специалистов и замены их выдвиженцами из коммунистов и рабочих. Идеи классового мира и сотрудничества, витавшие в годы нэпа, сменились тезисом об обострении классовой борьбы по мере продвижения к социализму, что по сути означало попытку внести в политику элементы социальной вражды и обеспечить социальную опору проводимым мероприятиям. Неизбежно возникающие в процессе форсирования индустриализации экономические трудности списывались на происки «вредителей», «саботажников», к числу которых относились кадры, работавшие на производстве с дореволюционного времени. В течение 1930 – начале 1931 гг. происходили увольнения и аресты, судебные процессы, где обвиняемым вменялись в вину неоднократные срывы на производстве.

   При переходе к плановой экономике ставка была сделана на государственное регулирование, которое, по мысли руководства, позволяло легче обеспечить контроль за совмещением местных и отраслевых интересов, возбудить общественный энтузиазм, подчинить его требованиям политики. В переходе к директивному централизованному планированию поначалу легко можно увидеть черты, унаследованные от военно-коммунистической экономики. В громадной степени возрастает роль Госплана (Государственной плановой комиссии при СНК СССР) – органа, возникшего на излете военного коммунизма. На базе государственных синдикатов, которые фактически монополизировали снабжение и сбыт, создавались производственные объединения, весьма смахивавшие на главки первых послереволюционных лет и положившие начало становлению ведомственной экономики. На производстве вводилось единоначалие, руководители предприятий напрямую делались ответственными за выполнение промфинплана. Директора крупнейших строек и предприятий назначались по особому номенклатурному списку. Производство должно было строиться путем прямого централизованного регламентирования сверху всего и вся вплоть до норм оплаты труда рабочих.

   На VIII съезде профсоюзов (декабрь 1928 г.) было подвергнуто критике профсоюзное руководство, возглавляемое М.П.Томским. Председатель ВСНХ В.В.Куйбышев обвинил профсоюзы в бюрократизме, в отрыве от рабочих масс. Был выдвинут лозунг: «Профсоюзы – лицом к производству!», что на практике выливалось в свертывание каких-либо самостоятельных функций профсоюзного движения и превращение его в придаток государственных органов в сфере производства. Замена профсоюзного руководства, настроенного на эгалитарные тенденции в оплате труда, означала переход к поиску других форм оплаты труда. Немедленно последовали заявления о том, что политика советских профсоюзов не должна быть направлена в пользу ее выравнивания.

   Переход к плановой экономике сопровождался централизацией процесса заключения коллективных договоров и вмешательством в него партийных и государственных органов. За Наркоматом труда закреплялось право утверждать договора и навязывать их одной из сторон. Было отменено право рабочих на забастовки, формально закрепленное в уставе профсоюзов 1923 г. 29 августа 1928 г. ЦИК и СНК утвердил Правила о примирительно-третейском и судебном рассмотрении трудовых конфликтов, которыми должны были заниматься рабочие контрольные комиссии (РКК)20.

   Нацеливание профсоюзов на выполнение производственных программ, плановых заданий закрепляло за ними организацию новых форм труда и прежде всего социалистического соревнования.

   Кампания по развертыванию массового социалистического соревнования на фабриках, заводах, на транспорте, в строительстве пришлась на начало 1929 г. Была опубликована и предназначена к массовому изучению работа Ленина «Как нам организовать соревнование». В течение нескольких месяцев вся пресса во главе с «Правдой», партийные, профсоюзные, комсомольские органы усиленно пропагандировали различные трудовые почины. Широкое распространение получили такие формы соревнования как движение ударников, движение за принятие встречных планов, «непрерывка», движение «догнать и перегнать» (ДИП) капиталистические страны по объемам производства и производительности труда и пр. Социалистическое соревнование провозглашалось одним из главных условий выполнения заданий пятилетки, формирования нового отношения к труду и нового человека социалистического общества. Участие в социалистическом соревновании считалось важнейшим инструментом классовой борьбы, а ударники противопоставлялись остальным рабочим, нередко относимым к отсталым элементам, препятствующим строительству социализма, и дезорганизаторам производства.

   7 апреля 1929 г. в Твери был подписан первый хозяйственно-политический договор между рабочими Трехгорной мануфактуры, тверских текстильных фабрик и ряда предприятий Иваново. Затем практика таких договоров распространилась по всей стране. Договор, как правило, предусматривал обязательства по снижению себестоимости продукции, ликвидации прогулов на производстве, борьбу с расхлябанностью в работе, с небрежным отношением к сырью, материалам и оборудованию. Для подтягивания отстающих предусматривался общественный буксир, критика недостатков через стенную печать и специальные контрольные комиссии. Высшим органом контроля в социалистическом соревновании должны были стать производственные совещания.

   Для стимулирования соревнования предусматривалось выделение особого фонда премирования за лучшие достижения, однако поначалу больше применялись различные формы морального и общественного поощрения (грамоты, свидетельства, удостоверения, доски почета, пропаганда достижений ударников через прессу и т.п.). На ударника награды должны были сыпаться со всех сторон. Материальное вознаграждение в виде премий выдавалось только за превышение плана, премирование же за выполнение производственных заданий допускалось лишь в тех случаях, когда это было связано с исключительным напряжением в работе. Фонды содействия социалистическому соревнованию должны были складываться из отчислений предприятий в размере 40% от экономии, полученной в результате развития соревнования. Сам фонд использовался не только на выдачу премий, но и на пропаганду соревнования и связанные с этим расходы. Премии сочетались с предоставлением культурно-бытовых благ, преимущественным предоставлением путевок в санатории и дома отдыха, дополнительных отпусков, права поступать в вузы и техникумы. Некоторые руководители не создавали фондов или использовали их не по назначению. Сами премии порою бывали ничтожными. Так, на одном заводе было выдано по две пачки папирос каждому ударнику. Система льгот и гарантий ударникам была закреплена постановлением ЦИК и СНК от 15 декабря 1930 г.

   Развитию социалистического соревнования уделялось большое место в коллективных договорах. Устанавливались категории работников и нормы премирования. Число факторов премирования должно было быть максимально ограниченным. Премия не должна была превращаться в постоянную добавку к заработной плате, выплачиваться не чаще одного раза в полугодие. Постановлением СНК от 10 января 1931 г. допускалась выплата премий не более чем раз в месяц.

   В направлении индустриализации перестраивалась и унифицировалась система подготовки руководящих кадров и специалистов производства. В стране создавалась Промышленная академия при ВСНХ СССР, система высших технических учебных заведений (втузов) и техникумов, многочисленные курсы «красных» директоров, инженеров и пр. Ставилась задача вдвое увеличить за пятилетку число ИТР в промышленности, изменить соотношение числа инженеров и техников к числу рабочих. Привычной стала командировка за границу руководителей предприятий и инженеров из числа выдвиженцев для детального изучения передового зарубежного опыта в области организации производства и освоения новой технологии, приглашение иностранных специалистов на заводы и стройки пятилетки.

   При этом руководство не отделяло решение технических и идеологических задач. Явное предпочтение при приеме в высшие учебные заведения отдавалось коммунистам и рабочим. Той же цели служило широкое распространение на втузы системы рабочих факультетов. Закрепление оканчивающих втузы за промышленностью стало проводиться через соответствующие хозяйственные наркоматы с участием Наркомпроса, НКТ и профсоюзов на основе общего плана, вырабатываемого НКТ. Обязательным был трехгодичный срок работы по полученной специальности после окончания втуза или техникума. На основании заявок ведомств НКТ составлял план разверстки специалистов. Молодые специалисты имели ряд преимуществ с целью стимулирования подготовки кадров. В технических учебных заведениях устанавливались более высокие стипендии для студентов и ставки преподавателей.

   Постановление СНК от 3 июля 1929 г. предусматривало дальнейшие мероприятия по обеспечению народного хозяйства кадрами инженеров. Намечалось охватить обучением не менее 25% практиков, занимающих инженерные должности, и 10% инженеров, нуждающихся в повышении квалификации. Тем не менее пленум ЦК ВКП(б) ноябре 1929 г. отмечал неудовлетворительную подготовку кадров, которая, как указывалось, «не идет ни в какое сравнение с темпами индустриализации»21.

   Постановление ЦИК и СНК от 13 января 1930 г. обращало особое внимание на подготовку кадров специалистов для металлургии, машиностроения, химии, транспорта и сельского хозяйства. На местах организовывались филиалы Промакадемии с их специализацией по отраслям, создавалась широкая сеть краткосрочных курсов и возможность заочного обучения студентов. При этом ставка делалась на выдвиженчество: создание кадров из числа наиболее выдающихся рабочих, проявивших себя на производственных совещаниях, на профсоюзной работе, планомерное их продвижение с низших на средние и со средних – на высшие командные должности с одновременной подготовкой. Указывалось на необходимость решительнее выдвигать молодых специалистов.

   Той же задаче отвечали развернутые постановления ЦИК и СНК СССР в июле-сентябре 1930 г. о реорганизации высших учебных заведений, техникумов и рабочих факультетов, призванных готовить пролетарские кадры с широким политическим кругозором, отвечающим современным требованиям науки и техники и задачам социалистической реконструкции22. Одновременно предусматривалось приведение системы образования в соответствие с новым районированием страны, соединение теоретического и практического обучения с требованиями хозяйственного строительства национальных районов и единства программно-методического руководства на основе четкого марксистско-ленинского мировоззрения. Реформа предполагала переход от много- к монопрофильной специализации вузов и техникумов и передачу их в ведение соответствующих наркоматов. Так, на базе только Ленинградского политехнического института были созданы Плановый и Финансово-экономический институты в Ленинграде, Транспортно-экономический институт в Москве, инженерно-экономические факультеты в Машиностроительном, Электротехническом, Технологическом и других институтах. Ведомства и организации заключали договора на подготовку специалистов. В бюджеты ведомств закладывались средства на подготовку специалистов. Размеры стипендий студентов прямо зависели от значения вуза для индустриализации страны.

   При каждом вузе специальным постановлением предусматривался рабфак. В систему рабфаков были включены все подготовительные курсы. Они должны были давать при приеме не менее 75%, а на индустриальные отделения — не менее 90% мест рабочим, в прочих вузах – не менее 70% мест рабочим, колхозникам и крестьянам-беднякам.

   Тем не менее недостаток специалистов, соответствующих требованиям индустриализации, ощущался необычайно остро. Высокой была текучесть кадров ИТР. По постановлению ЦИК и СНК от 15 декабря 1930 г. все переводы и переходы специалистов на предприятиях ограничивались и могли производиться только по согласованию между ведомствами и только с необходимыми гарантиями и компенсациями.

   Не меньшее значение руководство придавало подготовке квалифицированных кадров рабочего класса. Численность фабрично-заводских рабочих в начале 1928 г. составляла только 2,7 млн. человек, квалификация которых оставляла желать лучшего. Многочисленные стройки индустриализации требовали, в первую очередь, строительных рабочих, основным источником которых стала деревня.

   Государство стремилось подчинить стихийный отлив крестьян из села, придать ему организованный характер и направить его на нужды индустриализации. 4 марта 1927 г. ЦИК и СНК СССР приняли постановление об оргнаборе – производить набор рабочих в массовом и групповом порядке для проведения трудоемких капитальных работ на основе специальных соглашений. В то же время было запрещено привлечение рабочих из других местностей через частных посредников или специальных лиц, не получивших полномочия НКТ, а также вызов рабочих письмами, публикациями. Однако массовый исход из деревни, начавшийся с проведением сплошной коллективизации осенью 1929 г., поломал организованный отход. Крестьянство в массе своей было настроено против коллективизации, оказывая ей активное противодействие в форме восстаний и бунтов, но больше — пассивное, которое выразилось в форме «бегства из деревни» и других неуправляемых процессов, которые начали происходить в стране. Немало было крестьян, которые бросали свои хозяйства и уходили на стройки и в города, не желая вступать в колхозы. Начался «великий исход» из деревни. Многие стройки в то время напоминали таборы кочевников-цыган.

   За годы первых двух пятилеток из деревни в город перешли около 12 млн. человек. История еще не ведала миграций такого масштаба. Численность только рабочих, занятых на стройках и предприятиях, увеличилась на 8 млн. человек. Основной поток мигрантов пришелся на начальные годы первой пятилетки. Размах новостроек позволил поглотить этот поток и обеспечивал их неквалифицированной дешевой, а подчас и почти даровой рабочей силой, вооруженной лишь тачками и лопатами. На этой основе было покончено с безработицей в стране.

   Вследствие притока новых кадров быстро менялся социальный облик рабочего класса. Заводские цеха заполнялись большей частью бывшими деревенскими жителями, не знавшими индустриального производства, не имевшими рабочих навыков. Чтобы получше устроиться, они без конца странствовали по стране, порождая огромную текучесть кадров на предприятиях. Самыми привлекательными для мигрантов были Москва и Ленинград, куда устремлялись многие деревенские жители. Это привело к неуправляемому росту этих городов, обострению в них жилищных, транспортных и других проблем, конфликтам между горожанами и выходцами из села.

   Текучесть стала настоящим бичом новостроек первой пятилетки и приобрела фантастические размеры вследствие неудовлетворенности условиями работы, неустроенности, низкой оплаты труда и других факторов, которые не могли быть устранены за короткое время. Не были преодолены также уравнительные тенденции в оплате труда. Существовала, например, сильная оппозиция сдельщине, которая в среднем по всем отраслям производства оставалась на уровне 50%. Сталин называл среднюю цифру оборота рабочей силы по предприятиям 30–40% в течение квартала или полугода23. По статистическим данным, наибольшая текучесть была в каменноугольной промышленности: в 1930 г. поступивших на шахты рабочих было в 3 раза больше и уволившихся почти в 3 раза больше, чем в среднем за год в период первой пятилетки. Близкие цифры наблюдались по всем отраслям тяжелой промышленности.

   15 октября 1927 г. промышленность начала переход на 7-часовой рабочий день. Переход должен был осуществляться до 1 октября 1933 г. Компенсировать сокращение рабочего времени государство рассчитывало увеличением интенсивности труда. Но мало что предусматривалось для стимулирования рабочих повышать свои заработки, работая более напряженно, и почти совсем ничего за счет роста квалификации. Недостатки в оплате труда препятствовали возмещению роста интенсивности труда за счет технической реконструкции. В свою очередь, низкий уровень квалификации негативным образом влиял на рост производительности труда.

   Производительность труда, согласно плану, должна была увеличиться на 110%. Главную роль при этом должно было играть возрастание энерговооруженности как на отдельном рабочем месте, так и за счет расширения и реконструкции заводов, на которых были заняты рабочие. На самом деле наблюдалось резкое падение производительности труда по сравнению с 1928 г. Руководители предприятий стремились выполнить задания, нанимая больше рабочих. Даже по официальным данным, за счет этого было достигнуто 94% роста валового продукта вместо 37% запланированных. Каждый завод или фабрика стремились создать какие-либо преимущества или льготы, чтобы обеспечить больший приток кадров, а это также снижало стимулы к интенсификации труда внутри самих предприятий.

   Таким образом, несмотря на громадный рост численности рабочего класса, проблема его соответствия требованиям «социалистической индустриализации» оставалась очень острой. В постановлении СНК от 11 января 1930 г. об обеспечении квалифицированными кадрами новых предприятий указывалось, что новые заводы должны стать образцом социалистической организации и социалистической трудовой дисциплины. Постановление нацеливало создавать крепкое ядро из классово-сознательных рабочих с длительным производственным стажем за счет перевода с других предприятий, а также культурно и технически развитой рабочей молодежи, прошедших школу ФЗУ и массовых профессий. СНК поручил НКТ, ВСНХ и ВЦСПС разработать целую систему мер, включая контрактацию, создание жилищных условий для рабочих. Постановление обязывало строго планировать показатели по труду, создавать на предприятиях учебные комбинаты для подготовки кадров. По постановлению СНК СССР от 14 февраля 1930 г. предусматривалось расширение всех действующих форм подготовки и переподготовки квалифицированных рабочих. Особое внимание обращалось на школы ФЗУ и подчеркивалась нужда в квалифицированных строительных рабочих для строек пятилетки.

   Постановление ЦК от 20 октября 1930 г. о плановом обеспечении производства рабочей силой предполагало комплекс мер по борьбе с текучестью, в их числе ликвидацию бирж труда и регистрацию труда только по месту жительства. За задержку на предприятиях специалистов не по назначению, за неправильное использование работников дефицитных профессий, за переманивание рабочих и технического персонала, за нарушение в коллективных договорах норм оплаты труда и излишки рабочей силы налагалась административная ответственность.

   Большое внимание уделялось повышению квалификации женщин и вовлечению их в производство путем перестройки бытовых условий жизни: организации общественных столовых и общежитий, детских садов, яслей, прачечных, закрытых распределителей, освобождающих женщин от малопроизводительного отупляющего труда в домашнем хозяйстве. Дабы наглядным примером способствовать росту квалификации государство в первые годы пятилетки прибегало к довольно широкой практике приглашения на заводы иностранных рабочих, обеспечивая им ряд льгот и преимуществ.

   В 1920-е гг. различия в оплате труда по отраслям промышленности были в значительной степени выровнены, что противоречило задачам «социалистической индустриализации». По пятилетнему плану, денежную зарплату планировалось увеличить на 46,9%, причем гораздо быстрее по отраслям тяжелой промышленности. Поскольку сокращение стоимости жизни намечалось в 14,1%, то реальная заработная плата должна была возрасти в среднем на 70,5%. Неплановое увеличение рабочей силы, отставание в техническом перевооружении вели, как уже было сказано, к попыткам решить проблему выполнения плановых заданий за счет привлечения дополнительного числа рабочих. Естественно, выросли расходы на зарплату. В то время, когда плановый контроль за ростом заработной платы был еще не так силен, руководители предприятий могли использовать дополнительные стимулы к работе. Система оплаты труда усложнилась различными добавками к зарплате и процентовками, созданием преимуществ на отдельных предприятиях с целью привлечения дополнительной рабочей силы. По постановлению СНК в конце 1929 г. разрешалось параллельно с заключением общих трудовых договоров, введение специальных соглашений между администрацией и рабочими, например, о выплате премиальных за успехи в труде, помимо установленных норм заработной платы.

   Наступление на частный сектор со стороны государства велось в расчете на то, что с помощью государственных рычагов легче будет осуществить контроль за соблюдением меры труда и потребления. Вместе с тем чрезвычайно ограниченные ресурсы создавали дилемму: откладывание потребительских нужд вело к острому недостатку потребительских товаров, поэтому возможности заработной платы как побудительного мотива к труду были ограничены. В то время как заработная плата за пятилетку увеличилась почти вдвое, цены поднимались быстрее, сокращая источники внутреннего накопления. Если в период нэпа главную роль в торговле продуктами и снабжении ими населения играл частник, политика его полного вытеснения за счет государственной и кооперативной торговли, воздействия на рынок путем регулирования цен привели к закрытию частных магазинов и лавок, и, как результат, – расцвету спекуляции на «черном рынке». Какие-либо поступления дефицитных продуктов неизбежно перекочевывали в руки спекулянтов, которые в условиях постоянных нехваток товаров неимоверно «вздували» цены. Добавились слухи о надвигающейся войне, которые увеличивали ажиотажный спрос. В продовольственном снабжении городов наступило резкое ухудшение. Стали проявляться признаки общего недовольства и социальной напряженности. Ухудшение жизни было свалено на нэпмана и кулака как главных виновников трудностей и лиц, препятствующих строительству социализма в стране.

   С 1929 г. в стране началось введение карточной системы, которая мыслилась руководством как наиболее практичный способ производства и распределения потребительских товаров, обеспечивающий плановые расчеты капиталовложений в производство основных товаров и контроль за покупательной способностью населения. 14 февраля 1929 г. государство ввело всесоюзную карточную систему на хлебопродукты. Хлеб должен был продаваться по специальным заборным книжкам. Постепенно карточки стали распространяться на масло, мясо, сахар, крупу и т.д. Открытая продажа непродовольственных товаров также сворачивалась из-за громадных очередей. Было введено их нормированное распределение по талонам и ордерам.

   При введении карточной системы был учтен опыт военного коммунизма. Нормы карточного снабжения стали более дифференцированными и устанавливались исходя из вклада в трудовой процесс или трудовой активности. Распределение осуществлялось по категориям и товары продавались по установленным низким ценам, а все их излишки реализовывались через «коммерческую торговлю».

   Индустриальный прагматизм должен был, по мнению Сталина, определять принципы карточной системы. В связи с этим формулировалось ряд требований. «Сосредоточить средства снабжения рабочих в основных, составленных по списку районах. Выделить на каждом предприятии ударников и снабжать их полностью и в первую очередь как продуктами питания и мануфактурой, так и жилищами, обеспечив им права по страхованию полностью. Неударников разбить на две категории, на тех, которые работают на данном предприятии не меньше года, и тех, которые работают меньше года, причем первых снабжать продуктами и жилищами во вторую очередь и по полной норме, вторых - в третью очередь и по урезанной норме. Насчет страхования от болезни и т.д. повести с ними, примерно, такой разговор: ты работаешь на предприятии меньше года, ты изволишь "летать", изволь-ка получить в случае болезни не полную зарплату, а, скажем, 2/3, а те, которые работают не меньше года, пусть получают полную зарплату. И т.д. в этом роде». 15 декабря 1930 г. Политбюро приняло постановление «О рабочем снабжении», где учло пожелания Сталина24.

   Рабочие повсеместно снабжались по карточкам в первую очередь. Особо выделялись Москва и Ленинград. Рабочие ведущих предприятий имели преимущества перед теми, кто работал на второстепенных объектах. Окончательное оформление всесоюзной карточной системы произошло в начале 1931 г.

   Вместе с тем государство явно не справлялось со снабжением населения. Большие различия в заработной плате мало что значили при покупке товаров на «черном рынке» за высокие цены, т.е. в смысле реальной зарплаты. Трудно было убедить работника повышать интенсивность труда, если это мало что давало на практике. Негативные последствия этого сказывались также на передвижениях рабочих. Слухи о предприятиях, лучше обеспеченных, способствовали текучести. Бесконечное стояние в очередях отрицательно влияло на состояние трудовой дисциплины на предприятиях, способствовало прогулам и опозданиям.

   Приток новых кадров, их текучесть, адаптация новых рабочих к современному производству были исключительно болезненным процессом. Случаи пьянства, отлынивания от дела, порчи станков и оборудования, производственного травматизма, и без того типичные для рабочей среды, стали более частыми. Эти явления обычно объяснялись в те годы происками кулацких элементов, сознательно препятствующих строительству социализма со всеми вытекающими отсюда мероприятиями.

   Усиливалась борьба с прогулами по линии законодательства. Изменение в КЗоТе предоставило предприятию право уволить работника в случае 3 неявок на работу (ранее 6). 6 марта 1929 г. СНК СССР предоставил право администрации государственных предприятий право самостоятельно, без санкции РКК, налагать на нарушителей все взыскания, предусмотренные табелью взысканий. 5 июля 1929 г. СНК усилил ответственность администрации за состояние дисциплины и производственного режима. Указывалось об ответственности за порчу материалов.

   30 декабря 1929 г. было издано постановление ЦИК и СНК СССР об основах дисциплинарного законодательства, а также постановление ВЦИК и СНК РСФСР о товарищеских судах, предусматривавшее существенное расширение их компетенции. Если раньше они рассматривали дела преимущественно об оскорблениях, то теперь – случаи мелких краж (до 15 руб.). 20 февраля 1931 г. появилось новое постановление ВЦИК и СНК о товарищеских судах и их борьбе с нарушениями трудовой дисциплины и пережитками старого быта (пьянством, озорством, хулиганством и пр.). Предусматривались меры воздействия: предупреждение, общественное порицание с опубликованием в заводской печати, штраф не свыше 10 руб., возбуждение вопроса об увольнении, исключение из профсоюза. Товарищеские суды должны были создаваться из лучших рабочих-ударников.

   Такое внимание к проблеме дисциплины не было случайным. При анализе законодательных актов того (а также более позднего) советского времени важно умение читать «между строк». Принятие того или иного закона — свидетельство складывающегося неблагополучия и сигнал к развертыванию очередной кампании борьбы за его преодоление.

   Имелись явные признаки того, что первые годы активного «социалистического наступления» вызвали целый ряд кризисных явлений в стране. Их значение в дальнейших мероприятиях сталинского руководства в литературе часто недооценивается. Между тем они привели к существенным изменениям в проводимой политике, и далеко не случайно многие из них касались сферы трудовых отношений. Обычно эти изменения рассматриваются в историографии в контексте большего прагматизма и реализма, однако далеко не все здесь выглядит однозначно, а прагматизм предпринятых шагов бывал порою весьма своеобразным. В области труда они представляли собой любопытное сочетание методов материального стимулирования, морально-политических обязательств, принуждения и насилия. Все это происходило на фоне усиливающейся централизации, укрепления ведомственных начал, репрессивного аппарата.

   Первые симптомы изменения политики можно проследить в выступлении Сталина перед хозяйственными руководителями 23 июня 1931 г.25 Сталин говорил о необходимости более организованного набора рабочей силы, механизации труда, ликвидации текучести, уравниловки, обезлички, улучшении бытовых условий, правильной расстановки кадров, внедрении в производство хозрасчетных принципов, чтобы обеспечить эффективность действующей экономики, изменении политики заработной платы. Основные тезисы этого выступления, известные как «шесть условий тов. Сталина» для построения социализма в СССР, вдалбливались теперь в сознание населения всей страны и нашли отражение во множестве законодательных и административных актов.

   Централизованное регулирование трудовых отношений возлагалось на НКТ. Однако реальная оперативная работа под влиянием развивающейся ведомственности сосредотачивалась в руках либо хозорганов, либо отдельных предприятий. 13 сентября 1931 г. постановлением ЦИК и СНК им было разрешено производить прием рабочих без обращения в органы труда. По вносимым Госпланом СССР и СНК СССР планам по труду, определявшим численность работников, фонды заработной платы и рост производительности труда, ВЦСПС представлял в СНК свои заключения. Постановление вроде бы расширяло права предприятий, хотя только в одну сторону — в направлении увеличения валовой продукции, повышения производительности труда, сокращения простоев, брака, прогулов. Это не касалось жестко устанавливаемых лимитов — на фонд заработной платы, снабжение сырьем и материалами.

   В складывающейся системе НКТ становился лишним звеном. Постановлением ЦИК, СНК и ВЦСПС 23 июня 1933 г. НКТ со всеми его местными органами был слит с аппаратом ВЦСПС. На последний была возложена часть функций бывшего НКТ. ВЦСПС передавались все средства социального страхования, санатории, дома отдыха, учебные заведения, кадры, ранее подчиненные НКТ. Профсоюзам были переданы также права низовых органов Рабоче-крестьянской инспекции (РКИ).

   В борьбе с текучестью было решено ограничить самотек и усилить оргнабор. Заключившие контракт с предприятием отходники освобождались от отчислений с заработка в пользу колхозов. В то же время по постановлению СНК от 30 июня 1931 г. были отменены ряд льгот для отходников на основании индивидуальных договоров, предусмотрена обязательная их регистрация в колхозе, а постановление СНК от 17 марта 1933 г. разрешало льготы только для тех, кто уходил в отход на основании договора правления с предприятиями или хозорганами. Самовольно ушедшие на заработки исключались из колхоза.

   Одной из ярких примет времени стала борьба с «обезличкой» или «функционалкой», которая явилась ответом на эксперименты предшествующего времени, рассматривавшие производственный процесс как единый и автоматически (функционально) действующий. «Обезличка» пришла вслед за «непрерывкой». Отсутствие подготовки перехода предприятий на сменность, конкретной ответственности работников за механизмы, станки, инструменты, за порученную работу вызывали массовую поломку станков и оборудования, снижение стимулов к работе. Невозможно было установить виновников срывов и брака по всему ходу производственного процесса. Практически ничего не давал «летучий» (выборочный) контроль. XVII конференция ВКП(б) (апрель 1932 г.) указала на необходимость поставить у каждого станка, у каждой машины, агрегата, на каждом рабочем месте постоянно работающего на нем и ответственного за его работу работника; искоренить обезличку в области ремонта, брака, пути продвижения продукции внутри предприятия, от цеха к цеху и от станка к станку26.

   В порядке реализации этого решения на предприятиях составлялись инструкции у каждого рабочего места, графики выходов на работу, всех ответственных сверху донизу с указанием фамилий. Какие-либо изменения могли вноситься только по распоряжению начальника цеха. Перемещения на производстве должны были строго регламентироваться приказами. Вводились журналы о передаче смены, табельные номера, расписывался вспомогательный обслуживающий и ремонтный персонал для подготовки рабочего места и оборудования. Вводились должности сменных инженеров и мастеров. Всем специалистам, работающим непосредственно на производстве, оклады устанавливались выше, чем в управленческом аппарате. Оплата простоя должна была производиться лишь при условии удостоверения сменным мастером факта порчи оборудования не по вине рабочего. Переходящий брак в работе должен был всячески фиксироваться.

   В своем выступлении 23 июня 1931 г. Сталин осудил травлю специалистов старой школы. Пришло осознание того, что гонения на них в условиях нехватки квалифицированных кадров только усугубляют трудности на производстве. Специалистов сначала под присмотром органов ОГПУ стали возвращать на прежние места, потом было объявлено о «прощении» ряда лиц, связанных с «вредителями» ввиду их готовности работать на благо социализма.

   Основная ставка по-прежнему делалась на подготовку технической интеллигенции из рабочих, однако был приторможен процесс выдвиженчества, поскольку многие специалисты-практики не оправдали возложенных на них ожиданий и своей неумелостью, абсурдными действиями только подрывали авторитет руководства. Был наложен запрет на выдвижение рабочих в управленческий аппарат, они могли теперь продвигаться только по производственной линии.

   Качественные изменения произошли в области подготовки специалистов. Общее число учащихся во втузах, вузах и техникумах в 1932 г. составило 1,5 млн. человек. Число специалистов с высшим образованием возросло с 57 тыс. в 1929 г. до 216 тыс. в 1932 г., со средним – с 55 тыс. до 288 тыс. В годы второй пятилетки на производство стали в большом числе вливаться кадры, как говорил писатель А.Платонов, «заряженные техническим большевизмом». Однако нехватку кадров преодолеть не удавалось, что усиливало значение планового распределения специалистов.

   Была перестроена система подготовки рабочих массовых профессий. По постановлению ЦИК и СНК от 15 сентября 1933 г. срок обучения в ФЗУ сокращался с 2 лет до 6 месяцев в целях «резко выраженной профессиональной подготовки» и сокращения общей. 80% учебного времени отводилось теперь обучению непосредственно «у станка». Констатируя в постановлении достижения государства в области подготовки квалифицированных рабочих, ЦИК и СНК тем не менее отмечали в качестве главнейших недостатков тот факт, что "значительная часть оканчивающих школы ФЗУ не закрепляется на производстве, а, минуя производство, уходит на рабфаки, в техникумы и вузы". Постановлено было прекратить эту практику и обязать каждого по окончании школы проработать на производстве не менее 3 лет по своей специальности27.

   Шестое условие тов.Сталина предусматривало перестройку системы заработной платы. Реформы в этой области пришлись на конец 1931–1932 гг. Первым шагом стало сентябрьское 1931 г. постановление Президиума ВСНХ и ВЦСПС о перестройке зарплаты в металлургической, угольной и горной промышленности. Диапазон между ставками наименее и наиболее квалифицированных рабочих был расширен; «потухающая кривая» в росте оплаты по разрядам была запрещена. Наиболее высокие разряды должны были оплачиваться выше. Отдельные шкалы были введены для сдельных и повременных рабочих. Первая была примерно на 15% выше второй. Даже в пределах установленных норм оплаты возможны были более высокие заработки в зависимости от процента выполнения плана (прогрессивная сдельщина). Уже в первом квартале 1932 г. большинство предприятий за счет этого сумело выполнить промфинплан. Рабочие в целом приветствовали переход на сдельщину. Процент переведенных на эту форму труда в результате реформы поднялся в 1933 г. в крупной промышленности до 67,3%. Соответственно выросли средние зарплаты. К 1937 г. долю сдельщиков намечалось довести до 75%28.

   Постановлениями ЦИК и СНК в конце 1931 — начале 1932 гг. была изменена система повременной оплаты. Никакой платы не полагалось, если брак в работе был допущен по вине рабочих. Различные правила устанавливались, если вина рабочего не могла быть доказана.

   Тарифы и нормы оплаты труда определялись теперь ведомственными органами по согласованию с ВЦСПС. Составлялись тарифные и квалификационные справочники по отраслям. В результате утверждалась довольно сложная система тарификации, которая не должна была рассматриваться в отрыве от нормирования труда на отдельных предприятиях. Часть нормированных работ, т.е. таких, на которые были установлены плановые стандарты, были переведены на повременную оплату. В большинстве случаев составлялись списки о работающих на сдельщине, а не о часах, отработанных на сдельной оплате. Поэтому много времени и квалификации растрачивалось за счет неправильной расстановки по рабочим местам, не в соответствии с разрядами рабочих. Установленные нормы оставались весьма грубыми и приблизительными, что позволяло разным рабочим на одном и том же оборудовании зарабатывать разные суммы, в зависимости от того были эти нормы «жесткими» или «свободными». Так как нормы были продуктом не столько упорядочения заработной платы, сколько базисом для технологии планирования, эти слабости были особенно разрушительны. Вдобавок к научной необоснованности многих трудовых норм, список работ, подвергнутых нормированию и переведенных на сдельщину, увеличивался, но мало, а тенденция, которая наблюдалась, состояла в том, чтобы заменить суммарные, эмпирические и статистические нормы детальным анализом рабочего времени.

   В качестве одной из главных бед в организации труда указывалось на отсутствие квалифицированных нормировщиков (т.е. своего рода надсмотрщиков над рабочими) и трудности их внедрения на предприятия. ХVII партийная конференция постановила обеспечить технические основы для нормирования и привязки его к технологии планирования. По постановлениям IХ съезда профсоюзов и приказам наркоматов ставилась цель сконцентрировать всех работающих на предприятии на вопросах технологии, техники планирования, технического нормирования, экономики заработной платы и организации труда, создать реальную базу для более широкого планирования и расчетов выпуска валовой продукции, совместить выполнение и перевыполнение планов так, чтобы они обеспечивали подлинные стимулы для интенсификации труда. Были отменены некоторые ограничения в оплате труда, установленные ранее по социальному признаку. Зарплата ставилась в зависимость от непрерывного производственного стажа. Надбавка в 10% полагалась через три года, и 5% за каждые последующие два года работы на том же предприятии. Непрерывный стаж учитывался при переводе с одного предприятия на другое. Были введены новые правила оплаты простоев не по вине рабочих, которые существенно различались по отраслям.

   За годы первой пятилетки фонды социального страхования выросли на 292%, охват общественным питанием поднялся до уровня 70% от всех работающих. Количество имеющих право на продовольственную карточку увеличилось с 26 млн. в 1930 г. до 40 млн. в 1932 г. Система снабжения приобретала все больше элементов патернализма со стороны государства и администрации предприятий. Профсоюзным органам были переданы права низовых органов РКИ, руководство всеми отделами рабочего снабжения (ОРСами), закрытыми рабочими кооперативами (ЗРК), потребительскими обществами. Отчасти этим преследовался двойной стимул для рабочего перейти в более высокую категорию, установленную для ряда отраслей, и заработать больше денег, чтобы иметь возможность приобретать товары на свободном рынке. В 1932 г. эта система была приближена к предприятию. Администрация получила возможность прикреплять рабочих к закрытым распределителям, обеспечивая им преимущества по сравнению с остальными потребителями. Вместе с тем эта система имела уравнительные черты, которые пришли в несоответствие с реформами 1932 г. Поэтому карточная система была обречена. С 1 января 1935 г. начался постепенный процесс ее ликвидации. Этому предшествовала большая работа по созданию в стране в централизованном порядке сети коммунального обслуживания: столовых общепита, ресторанов, кафе, предприятий службы быта и т.д.

   Предпринимались довольно крутые меры для укрепления дисциплины на производстве. Пересматривались правила внутреннего распорядка на предприятиях. «Дезертиры трудового фронта» и «летуны» лишались возможности получить направление на работу в течение 6 мес. В сентябре 1932 г. были снова введены трудовые книжки, отражавшие все перемещения работника на производстве, которые становились объектом внимательного изучения отделов кадров.

   Постановление СНК СССР от 15 ноября 1932 г. предусматривало за прогул: немедленное увольнение, лишение продовольственных карточек, выселение с занимаемой жилплощади, а с 1933 г. – исключение из жилищного кооператива. На борьбу с прогульщиками были направлены все рычаги хозяйственного и идейно-политического воздействия. Если в металлургии в 1928 г. на одного рабочего падало 5,8 прогулов в год, то в 1933 г. – 0,58. Постановление от 4 декабря 1932 г. предоставило право предприятиям самим решать, кого следовало наказать, нацеливая их на «очищение производственных коллективов» и «оздоровление обстановки». 27 декабря 1932 г. был принят закон о паспортизации. Паспортизация предусматривала прописку по месту жительства, которая закрепляла преимущество городского жителя, давала ему право на продуктовую карточку, обеспечивало право на жилье. Москва, Ленинград и другие крупные промышленные центры становились городами с ограниченной пропиской, которые имели преимущественное снабжение. В течение 1933 г. в стране было выдано 27 млн. паспортов. Сотни тысяч человек были задержаны за нарушение паспортного режима.

   Однако с текучестью рабочей силы на производстве покончено не было. Она сократилась, но не исчезла, оставаясь одной из самых болезненных проблем для многих предприятий, особенно с тяжелыми условиями труда. Выходцы из села, несмотря на все препоны и отсутствие паспортов, устремлялись в города, чтобы избежать колхозной участи, используя для этого обучение в ФЗУ, переход на работу в МТС, службу в армии, оргнабор. Для многих предприятий проблема привлечения новых рабочих упиралась в возможность предоставлять жилье рабочим. Но и жилье не решало проблемы текучести.

   Для многих работа на производстве служила лишь промежуточной ступенью для дальнейшего продвижения. Труд на заводах и фабриках, тяжелый, монотонный, изматывающий, не был привлекательным для молодых поколений, которые стремились избрать для себя другую карьеру. Многие мечтали о приложении своей активности в непроизводственных сферах: в партийной и общественной деятельности, в армии, в спорте и т.д.

   Большинство вопросов, связанных с организацией труда, должно было обговариваться в коллективных договорах. В условиях централизации, регламентации различных видов трудовой деятельности их содержание стремительно расширялось. В 1931–1932 гг. развернулась кампания по заключению коллективных договоров. Примерное содержание коллективного договора было опубликовано 6 января 1932 г. в газете «Труд»29. Это весьма объемистый документ. Коллективные договора стали по сути генеральными соглашениями между ведомствами и ВЦСПС, которые определяли лимиты по увеличению заработной платы, обязательства по повышению производительности труда, снижению себестоимости, затраты на жилищные и культурные нужды. В договоре прежде всего должны были указываться мероприятия, касающиеся производственного процесса, на основе единоначалия, реконструкции, овладения новой техникой, изобретательства, механизации, рационализации, организации социалистического соревнования, укрепления трудовой дисциплины. Много внимания должно было уделяться оборудованию, сырью, топливу, энергии, привлечению рабочей силы. В договоре должны были содержаться обязательства по ликвидации обезлички и уравниловки, режиму экономии, выявлению внутренних ресурсов на предприятии, бережному отношению к технике. Предусматривался компенсационный механизм в случае возникновения конфликта интересов. Споры должны были разрешаться цеховой или заводской РКК. В типовом договоре формулировались общие принципы для повышения зарплаты наиболее важных профессий, заинтересованности рабочих в повышении квалификации и росте производительности труда, уменьшения разрывов в оплате труда рабочих одинаковой квалификации, нормального соотношения повременной и сдельной заработной платы, условия премирования за улучшение качества. Договор должен был содержать обязательства по улучшению работы кооперативной сети сверху донизу, по распределению предметов потребления, организации ЗРК, фабрик-кухонь, организации подсобных хозяйств на основе специальных дополнительных соглашений. Особые разделы предусматривались по оргнабору, по подготовке кадров, по социалистической организации труда. Эти общие положения должны были находить отражение в конкретных показателях по каждому предприятию, охватывающих всю сумму производственно-трудовых и организационно-должностных функций всех работников. Значительное место должно было уделяться вопросам оплаты труда, которые должны были доводиться вплоть до каждого цеха, указываться ставка 1-го разряда для сдельщиков и повременщиков, тарифная сетка для тех и других, надбавки рабочим в случае перевыполнения плана. Договор должен был исходить из максимального внедрения сдельной оплаты труда и технического нормирования. Обязательным было прикрепление к производственным участкам контролеров-браковщиков. Пересмотр норм выработки и расценок должен был производиться с учетом их закрепления на продолжительное время. Обговаривались премии и их размеры для повременщиков, должностные разбивки для ИТР, их индивидуальные оклады и премиальные. Подчеркивался индивидуальный характер премирования.

   Такая система коллективных договоров объединяла работодателя и работника в единое целое. Она не имела характера социального партнерства, а представляла собой особый вид организации социально-трудовых отношений с элементами государственного патернализма и административного нажима. Особого смысла в таких коллективных договорах не было и с 1934 г. практика их заключения была прекращена.

   Следует обратить внимание на распространение в годы предвоенных пятилеток системы принудительного труда, напрямую связанного с осуществлением задач индустриализации страны. «Задачи индустриализации народного хозяйства СССР, – указывалось в первом пятилетнем плане, – побуждают инвестировать крупные средства в основной фонд восточных окраинных и национальных районов Союза. Эти вложения в то же время вытекают из задач форсированного производства средств производства и прежде всего каменного угля и железа, крупные ресурсы которых расположены на Урале и в Сибири. Так как с добычей угля и железа комбинируются металлургия, тяжелое машиностроение и химия, то направление капиталовложений в районы сырья, необходимых для производства средств производства, еще в большей мере усиливается».

   Однако для решения этой задачи имелись большие препятствия. Основная масса населения страны была сосредоточена на Западе, преимущественно в Европейской части СССР. В старых промышленных районах (Центр, Северо-Запад, Донбасс) находились главные кадры квалифицированных рабочих, ИТР. В Москве и Ленинграде было сконцентрировано большинство учебных заведений, готовивших специалистов, и научных центров.

   Промышленное освоение новых районов, по сравнению со старыми, требовало значительно больших капиталовложений и почти всегда упиралось в проблему интенсификации миграционных процессов, обеспечения трудовыми ресурсами многочисленных строек и промышленных объектов на севере и востоке страны. Решить эту проблему на органической основе было практически невозможно. В предшествующие годы миграционное движение на восток, несмотря на некоторое усиление его после столыпинской реформы, было недостаточным, носившим к тому преимущественно сельскохозяйственный характер.

   Руководство страны пыталось разрешить эту проблему несколькими способами, которые еще в довоенные годы сложились в своеобразные традиции освоения новых районов. Это, во-первых, путем возбуждения общественного энтузиазма, комсомольских, молодежных и прочих призывов, приобретавших порой добровольно-принудительный оттенок, во-вторых, путем введения надбавок к заработной плате («северных коэффициентов») и предоставления некоторых преимуществ лицам, работающим в тяжелых условиях, в третьих, широким использованием для решения этой задачи принудительного труда заключенных и ссыльных.

   Основным источником валютных поступлений в стране был вывоз древесины. Отсюда — нацеленность на расширение лесозаготовок, которая также играла не последнюю роль в географии исправительно-трудовых лагерей (ИТЛ), исправительно-трудовых колоний (ИТК) и спецпоселений, сеть которых стала опутывать страну. Государство проповедовало политику исправления трудом, в которой, по мнению многих авторов, было больше лицемерия, чем реализма.

   11 июля 1929 г. СНК СССР принял специальное постановление об использовании труда заключенных на Севере, на Урале, в Сибири, в Казахстане и на Дальнем Востоке с целью «колонизации этих районов и использования их природных богатств». К 1932 г. было создано уже 11 лагерей, еще несколько десятков в последующие годы, в которых к 1937 г. содержалось 821 тыс. заключенных30.

   Согласно советской политике заключенные должны были своим трудом окупать свое содержание. Бесплатность лагерного труда создавала иллюзию его дешевизны. Для руководства важным было удобство переброски рабочей силы туда, где в ней испытывалась наибольшая нужда. Таким образом в 1931–1933 гг. осуществлялось строительство Беломорско-Балтийского канала (ББК), после чего значительная часть заключенных была переброшена в 1935 г. на строительство канала Москва–Волга (Дмитровлаг). Лагерный труд был наполовину ручным, условия труда, питания и быта исключительно тяжелыми и, как результат, – рост смертности заключенных. Так, за годы строительства ББК смертность увеличилась в 6 раз31.

   На заключенных распространялись принципы социалистического соревнования, внедрялись всевозможные трудовые почины. Ударничество, по отчетам лагерного начальства, охватывало 95% заключенных. Получившие награды или удостоверение ударника получали право на досрочное освобождение и могли сами выбирать место жительства.

   С началом сплошной коллективизации и осуществлением политики ликвидации кулачества как класса резко выросло число ссыльных и спецпереселенцев (трудпоселенцев), которая также использовалась для освоения новых районов. В июле 1931 г. спецпереселенцы из ведения местных и ведомственных органов были переданы под начало ОГПУ. Они были ограничены в гражданских правах. В отношении условий и оплаты труда формально ссыльные имели равные права с вольнонаемными, за исключением необходимости возвращения ссуд, затраченных на первоначальное обустройство и 5% отчисления от зарплаты на содержание органов надзора и комендатур. В середине 1930-х гг. были предприняты некоторые меры, облегчавшие положение спецпереселенцев. В мае 1934 г. они были восстановлены в гражданских правах, а с января 1935 г. – в избирательных. Однако до 1938 г. у них не было паспортов, их не могли призывать в Красную Армию. Они не имели права сменить место жительства.

   Крайне противоречивым явлением того времени стало стахановское движение, развернувшееся в конце 1935 г. В отличие от ударничества первой пятилетки, делавшего упор на коллективные успехи в труде: ударные бригады, цеха, заводы, теперь соревнование идентифицировалось с индивидуальными трудовыми рекордами по примеру А.Стаханова – донецкого шахтера, в несколько раз перекрывшего норму добычи угля. Стахановское движение провозглашалось движением новаторов производства, достигающих успехов за счет улучшения организации труда, более совершенного владения техникой. В какой-то мере стахановское движение стало ответом на изменения в трудовых отношениях, на отмену карточной системы. Деньги и возможность их зарабатывать становились весомым стимулом в труде и улучшения жизненных условий.

   Вместе с тем в стахановское движение была внесена и политическая подоплека. На первом Всесоюзном слете стахановцев в ноябре 1935 г. Сталин подчеркнул революционный характер движения, противостоящего консерватизму инженеров, техников и руководителей предприятий. В постановлении пленума ЦК ВКП(б) от 25 декабря 1935 г. о стахановском движении отмечалось, что некоторые хозяйственники оказались в плену заниженных проектных мощностей предприятий, рассчитанных на отсталость отечественных рабочих и технических кадров. Пленум осудил существующую систему установления норм выработки, равнение «на слабо владеющего техникой своего производства рабочего». Существующее нормирование труда было признано тормозом на пути дальнейшего роста производительности труда и заработка рабочих. Упор делался на «колоссальное перевыполнение устанавливаемых норм выработки», охватившее значительную массу рабочих. Существующие нормы должны были быть пересмотрены в сторону повышения, а фонд заработной платы ввиду роста стахановского движения – увеличен32.

   1936 г. объявлялся стахановским, что означало всплеск штурмовых настроений. Тем самым движение с самого начала вошло в противоречие с логикой утверждающейся планово-распределительной системы. Рекордомания вела к нарушению производственного процесса, перерасходу сырья и материалов, износу оборудования. Стахановское движение не могло вызывать большого энтузиазма у руководителей предприятий и ИТР, признанных консерваторами.

   Пока сохранялись действующие нормы и расценки и увеличивался фонд заработной платы, стахановское движение давало эффект. Их пересмотр в сторону повышения интенсивности труда вел к спаду движения и выхолащиванию его содержания. В то время как стахановцы разъезжали по всей стране, делясь опытом установки своих рекордов, реализация их достижений выпадала на плечи остающихся за станками рабочих, вызывая с их стороны пассивное сопротивление или фиктивный показушный энтузиазм.

   Одним из феноменов 1930-х гг. стало развертывание так называемого «горьковского начинания» – создания истории заводов и фабрик (ИФЗ). Главной задачей этой истории было внесение в сознание рабочих чувства сопричастности к великим революционным свершениям, воспитание патриотизма и верности своему предприятию. По своему первоначальному замыслу это должна была быть история «снизу» – история, записанная и написанная самими рабочими. Поначалу сотни и тысячи рабочих приняли участие в этом начинании. Было собрано огромное количество документов и материалов, большая часть которых отложилась в различных архивных учреждениях. Появились энтузиасты своего дела – рабочие, овладевшие навыками исследователя-историка и художественного мастерства. Выходящие в свет истории отдельных заводов и фабрик торжественно вручались каждому работнику предприятия на собраниях трудовых коллективов. Однако постоянное вмешательство сверху Главной редакции ИФЗ, указания, как и о чем нужно писать, постоянные «выправления» подготовленных текстов вели к тому, что движение все больше отходило от своего замысла, превращаясь в своеобразный выхолощенный ритуал издательской деятельности. Изданные истории фабрик и заводов стали походить одна на другую, словно яйца в лукошке33.

   Несмотря на целый ряд изменений, произведенных в трудовых отношениях к середине 1930-х гг., число производственных трудностей не уменьшалось. Руководство усмотрело причины этого в происках «врагов народа», в саботаже и бюрократизме, противодействии стахановскому движению и т.п., что сыграло свою роль в истерии нагнетания массовых репрессий, вал которых обрушился на страну в 1937 г. и затронул многие предприятия.

   Система трудовых отношений, которая сложилась к тому моменту, когда было заявлено о построении социализма в СССР, обладала целым рядом существенных изъянов и противоречий. Их необходимо было решать. В каком направлении и как это делалось – предмет дальнейшего рассмотрения.