|
|
{197}
РАБСТВО (естественное право, религия, мораль). Рабство является правовым установлением, основанным на силе, превращающим одного человека в такую собственность другого, что последний - абсолютный господин его жизни, имущества и свободы.
Это определение почти полностью подходит к определению как гражданского, так и политического рабства. Чтобы обрисовать его происхождение, природу и основы, я позаимствую многое у автора "Духа законов", не задерживаясь на восхвалении обоснованности его принципов, ибо к его славе я ничего не могу добавить.
Все люди рождаются свободными. Вначале у них было только одно имя и только одно положение. Плутарх говорит, что во времена Сатурна и Реи1 не было ни господ, ни рабов. Природа уравнивала всех. Однако это естественное равенство сохранялось недолго; мало-помалу от него отдалялись, постепенно появилось порабощение, и вначале оно, по-видимому, основывалось на добровольных договорах, хотя его источником и причиной была нужда.
Поскольку пренебрежение простотой первых веков стало постепенно неизбежным следствием умножения рода людского, начались поиски новых средств увеличения жизненных удобств и приобретения избыточных богатств. По всей вероятности, богатые люди нанимали бедных за определенную плату работать на них. Поскольку тем и другим этот способ показался очень удобным, многие захотели укрепить свое положение и на таких же основаниях навсегда войти в чью-либо семью при условии, что им будет дано пропитание и прочие необходимые для жизни вещи. Таким образом, порабощение было создано первоначально добровольным {198} согласием и обязательством делать что-либо взамен даруемого: "даю, чтобы ты сделал". Такой договор был условным или же касался только определенных вещей в соответствии с законами каждой страны и условиями заинтересованных лиц. Словом, такие рабы были в сущности лишь слугами или наемниками, довольно похожими на наших домашних слуг.
Однако на этом не остановились. Столько преимуществ обнаружилось в принуждении других делать то, что обязан делать сам, что по мере расширения [владений] с оружием в руках установился обычай дарить военнопленным жизнь и телесную свободу при условии их вечной службы в качестве рабов у тех, в чьих руках они оказались.
Поскольку к этим несчастным, превращенным в рабов по праву оружия, еще сохранялись враждебные чувства, с ними обычно обращались очень сурово; жестокость казалась извинительной по отношению к людям, от которых при ином исходе можно было ожидать подобного же обращения. Поэтому считалось возможным безнаказанно убить такого раба в припадке гнева или за малейшую провинность.
Когда такое своеволие упрочилось, его распространили под тем или иным предлогом на тех, кто был рожден от таких рабов, и даже на тех, кого покупали или приобретали тем или иным путем. Так, рабство, можно сказать, натурализовалось благодаря исходам войн: те, к кому судьба благоволила и оставила их в прирожденном состоянии, назывались свободными; те же, кого слабость и несчастье подчинили победителям, стали называться рабами. Даже философы - судьи людских деяний - считали милостивым поведение того победителя, который превращал своего побежденного в раба, а не лишал его жизни.
Закон сильного, несправедливое по своей природе военное право, честолюбие, жажда завоеваний, страсть к господству и к изнеженности ввели рабство, которое, к стыду человечества, было принято почти всеми народами мира. В самом деле мы не можем бросить взор на священную историю, не обнаружив там ужасов рабства. Гражданская история, история греков и римлян и всех прочих народов, считавшихся наиболее просвещенными, заполнена свидетельствами об этой древней несправедливости, практиковавшейся по всему лику земли с большим или меньшим наси-ием, в соответствии со временем, местом и нацией. [...]
Спартанцы первыми в Греции ввели рабство или стали обращать в рабство греков, которых они брали в плен на войне. Они пошли еще дальше (к большому сожалению, я не могу набросить завесу на эту часть их истории): с илотами они обращались с крайним варварством. Поскольку эти народы, жившие на территории Спарты, были побеждены при восстании против опартиатов, их осудили на вечное рабство, запретив хозяевам освобождать их или продавать за пределы страны. Таким образом, илоты были обязаны выполнять все работы вне дома, а дома их всячески оскорбляли. Их несчастье усугублялось тем, что они были рабами не только одного человека, но еще и общественными. У многих народов есть лишь реальное рабство, ибо домашним трудом заняты их женщины и дети; у других - личное рабство, ибо роскошь требует службы {199} рабов в доме. В Спарте же в одном лице соединялись реальный и личный раб2.
У других народов Греции рабство было иным. Оно было очень смягчено, и даже если хозяева слишком жестоко обращались с рабами, те могли требовать продать их другому. Об этом нам сообщает Плутарх3.
В частности, по сообщению Ксенофонта4, афиняне обращались со своими рабами очень мягко. Они жестоко наказывали, порой даже смертью, того, кто бил раба. Афинский закон разумно не хотел добавлять потерю безопасности к утрате свободы. Поэтому эта республика не знала таких восстаний рабов, которые сотрясали Спарту.
Легко понять, что при умеренном правлении только человечность по отношению к рабам может предупредить те опасения, которые внушает их слишком большая численность. Люди привыкают к рабству, если только их господин не более жесток, чем само рабство. Ничто лучше не подтверждает этой истины, чем положение рабов у римлян в лучшие дни республики. Рассмотрение этого положения заслуживает некоторого нашего внимания.
Первые римляне обращались со своими рабами с большей добротой, чем какой-либо другой народ. Хозяева считали их сотоварищами; они с ними жили, работали и ели. При самом большом наказании, полагавшемся рабу за проступки, ему на спину или на грудь прикрепляли рогатину, привязывали руки к ее двум концам и так проводили по площадям. Это наказание было позорным, но не более того. Для соблюдения верности рабов было достаточно таких обычаев. [...]
От этого народа рабов, или, скорее, подданных, республика получала безмерную выгоду. Каждый из них имел свой пекулий, т. е. свое маленькое состояние, свою маленькую мошну, которой он владел на предписанных ему хозяином условиях. С таким пекулием он искал приложения своему таланту. Один держал банк, другой занимался морской торговлей; этот торговал в розницу, тот упражнялся в каком-нибудь ручном ремесле, арендовал земли или обрабатывал их. Но никто не пренебрегал выгодным использованием пекулия, что обеспечивало одновременно зажиточность в рабском состоянии и надежду на будущую свободу. Все эти средства расточали изобилие, вдохновляли искусства и промышленность.
Разбогатев, эти рабы добивались освобождения и становились гражданами. Республика беспрерывно пополнялась и принимала в свое лоно новые семьи по мере того, как исчезали прежние. Таковы были лучшие дни рабства, пока римляне сохраняли свои нравы и честность.
Однако положение рабов полностью изменилось, когда завоеваниями и грабежами римляне расширили свои владения; тогда их рабы перестали быть товарищами в их трудах и превратились в орудия роскоши и надменности. На них стали смотреть как на самую низкую часть нации и потому без зазрения совести бесчеловечно обращались с ними. Поскольку добрые обычаи исчезли, прибегли к законам. Пришлось даже создать ужасные законы, чтобы обеспечить безопасность этих жестоких хозяев, которые среди своих рабов жили, как среди врагов.
{200}
При Августе, т.е. в начале тирании, был принят Силланианский сена-тусконсульт5 и многие другие законы, по которым за убийство хозяина присуждали к смерти всех рабов, находившихся под той же крышей или в столь близкой к дому местности, что там был слышен человеческий голос; тех же, кто в таких случаях укрывал раба, чтобы его спасти, наказывали как убийц. [...]
Наконец, жестокость по отношению к рабам зашла так далеко, что привела к рабской войне, которую Флор сравнивает с Пуническими войнами и которая своей силой поколебала Римскую империю в самых ее основах6.
Мне нравится думать о том, что есть еще на земле счастливые страны, жители которых нежны, мягки и сострадательны; таковы индусы полуострова по эту сторону Ганга. Они относятся к рабам, как к самим себе, заботятся об их детях, устраивают их браки и легко дают свободу. В целом рабы у простых и трудолюбивых народов, где царит чистота нравов, счастливее, чем в любых других местах. Они терпят лишь реальное рабство, менее жестокое для них и более полезное для их хозяев. Такими были и рабы древних германцев. Тацит говорит, что эти народы не держали их, как римляне, в своих домах, давая каждому определенную работу. Напротив, они предоставляли каждому рабу его собственный участок, на котором он жил как глава семьи. Все рабское обязательство, накладываемое на него хозяином, выражалось в уплате подати зерном, скотом, кожами или тканями. Таким образом, по жизненным удобствам, добавляет этот историк, вы не смогли бы отличить хозяина от раба.
Когда под именем франков они завоевали Галлию, они отправили рабов обрабатывать доставшиеся им по жребию земли. Их называли "подчиненными людьми, приписанными к земле". С тех пор Франция и заселилась этими сервами. Их размножение привело к тому, что из обрабатываемых ими ферм выросли деревни, и эти земли сохранили название "виллы", данное им римлянами. Отсюда пошли названия "деревня" (village) и "крестьяне" (vilains), т. е. деревенские жители низкого происхождения. Во Франции было два вида рабов - франкские и галльские, и все они отправлялись на войну, что бы ни говорил по этому поводу г-н де Буленвилье7.
Эти рабы принадлежали своим господам, чьими "личными людьми", как тогда говорили, они считались. Со временем на них были наложены тяжелые барщины и они были так прикреплены к земле своих господ, словно составляли ее часть. Они не могли уйти в другое место, не могли даже жениться во владении другого сеньора без уплаты пошлины, которая называлась брачной. Делились даже дети, рожденные от союза двух рабов, принадлежавших разным хозяевам, или же во избежание такого дележа один хозяин давал другому раба взамен.
Военное правительство, при котором власть была разделена между многими сеньорами, обязательно должно было выродиться в тиранию, что и не замедлило случиться. Повсюду духовные и светские патроны злоупотребляли своей властью над рабами. Они обременяли их столькими {201} работами, оброками, барщинами и прочим дурным обращением, что, не вынеся жестокости ига, несчастные сервы учинили в 1108 г. то знаменитое, описанное историками восстание, которое в конце концов привело к их освобождению8. До той поры наши короли безуспешно пытались в своих ордонансах смягчить положение рабов.
Когда христианство начало распространяться, оно прививало более человеческие чувства. К тому же наши государи, желая принизить сеньоров и избавить простой народ от ига их власти, приняли участие в освобождении рабов. Первый пример показал Людовик Толстый. Освободив сервов в 1135 г., он частично восстановил свою власть над захватившими ее вассалами, Людовик VIII начал свое царствование с подобного освобождения в 1223 г. Наконец, Людовик X, (прозванный Сварливым, даровал (в 1315 г.) по этому поводу эдикт9. [...]
На большей части Европы рабство было отменено лишь в XV в.; однако оно еще с избытком существует в Польше, Венгрии, Чехии и многих областях Нижней Германии. [...] Хотя прошел почти век после отмены рабства в Европе, христианские державы, сделав завоевания в тех странах, где им оказалось выгодным иметь рабов, разрешили покупать и продавать их, забыв принципы природы и христианства, делающие всех людей равными. [...]
По надменному притязанию древних греков, считавших всех варваров рабами по природе (так они говорили), а всех греков свободными, оказывалось справедливым, чтобы первые подчинялись последним. На этом основании легко было бы считать варварами все народы, чьи нравы и обычаи отличаются от наших, и (без всякого другого повода) нападать на них, чтобы подчинить своим законам. Спесивые и невежественные предрассудки заставляют отрекаться от человечности.
Полагать, что христианская религия предоставляет исповедующим ее право обращать в рабство тех, кто ее не исповедует, чтобы тем легче обратить их в христианство, означает поступать вопреки людскому праву и вопреки природе. Однако именно этот образ мыслей поощрил разрушителей Америки на их преступления; и это не единственный раз, когда религией воспользовались вопреки ее собственным правилам, которые учат, что ближними для нас являются все люди. [...]
Рабство (Esdavage), т. 5, 1755.
Автор - Л. де Жокур.
1 Римская легенда повествует о золотом веке - веке изобилия при боге Сатурне.
Жрица Рея Сильвия - мать братьев-близнецов Ромула и Рема, считавшихся основателями Рима.
2 Под реальным рабством де Жокур подразумевает труд рабов в сфере производства, под личным - домашнее (патриархальное) рабство.
3 См. прим. 69 к ст. "История".
4 См. прим. 16 к ст. "История".
5 Силанианский сенатусконсульт 9 г. о рабах - наиболее жестокий антирабский закон Рима; издан в правление императора Октавиана Августа.
6 Луций Анней Флор (II в.) - римский историк, автор компилятивного сочинения "Эпитомы", или "Две книги извлечений из Тита Ливия о всех войнах за 700 лет" ("Epitome de Tito Livio bellorum omnium annorum DCC libri duo"), где он, в частности, рассказывает о крупнейшем восстании рабов 73-71 гг. до н. э. под руководством Спартака.
Войны между Карфагеном и Римом (264-146 до н.э.), названные Пуническими, привели Карфаген к гибели.
7 Анри, граф де Буленвилье (Henry, comte de Boulainvilliers, 1658-1722) - французский историк. В своем труде "Государство Франция" (L'Etat de la France. Londres, 1727) он считал дворянство - в качестве потомков франков-завоевателей - сословием, владеющим монополией военной службы и по праву господствующим над третьим сословием- потомками побежденных галло-римлян (см. с. 253).
8 В 1108 г. получили свободу горожане (которые тоже считались сервами) Сен-Кантена, Бове и Нуайона. Слова "знаменитое, описанное историками восстание" относятся, по-видимому, к восстанию в г. Лане, детально описанному историком и современником событий Гибертом Ножанским; оно произошло в 1112 г.
9 Личное освобождение крестьян происходило во Франции в форме выкупа ими сервильных повинностей, после чего они становились лично свободными, но феодально зависимыми людьми. Эдикт (точнее - ордонанс, т. е. распоряжение) 1315 г. Людовика X имел главным образом цель - получить в казну от сервов выкупные платежи.
Выверено по изданию: История в Энциклопедии Дидро и д'Аламбера. Перевод и примечания Н.В.Ревуненковой.