Политическая власть

От природы никто не получал права повелевать другими людьми. Свобода - это дар небес, и каждый индивид имеет {89} право пользоваться ею, как только он начинает пользоваться разумом. Если природа и установила какую-то власть, то лишь родительскую, притом она имеет свои границы и в естественном состоянии прекращается, как только дети научатся руководить собой. Любая другая власть ведет свое происхождение не от природы. При внимательном изучении у нее всегда оказывается один из двух источников: либо насилие и жестокость того, кто ее себе присвоил, либо согласие тех, кто ей подчинился по заключенному или подразумевающемуся договору между ними и тем, кому они вручили власть.

Могущество, достигнутое с помощью насилия, - это лишь узурпация, которая существует только до той поры, пока сила того, кто приказывает, превосходит силу повинующихся. Если же последние в свою очередь становятся сильнейшими и сбрасывают иго, то они это делают с теми же правами и законностью, как и тот, кто установил для них это иго. Тот же закон, что создал власть, ее и разрушает: это закон сильнейшего.

Иногда власть, основанная на насилии, меняет свою природу, а именно, если она длится и ее поддерживает ясно выраженное согласие подвластных. Однако тем самым она превращается в другой вид власти, о чем будет сказано дальше; присвоивший ее перестает быть тираном и становится государем. Власть, проистекающая из согласия народа, необходимо предполагает наличие таких условий, которые делают ее применение законным, полезным для общества, выгодным для государства и удерживают ее в определенных границах. Ибо человек не должен и не может полностью и безусловно подчиняться другому человеку - у него есть всевышний господь, и лишь ему он принадлежит целиком. Это бог, в чьей власти всегда пребывают его творения, господин столь же ревнивый, сколь и абсолютный, никогда не теряющий своих прав и никому их не передающий. Он позволяет людям устанавливать порядок подчинения, при котором они повинуются одному человеку ради общего блага и поддержания общества, но богу угодно, чтобы это было разумно и в меру, а не вслепую и безусловно, дабы тварь не присвоила себе прав творца. Любая иная покорность представляет собой настоящее преступление идолопоклонства. Коленопреклонение перед человеком или иконой - это лишь наружный обряд, который не заботит истинного бога, коему поклоняются сердцем и разумом. Он оставляет на усмотрение людей совершать обряды так, как им нравится, в проявлениях гражданского, политического или религиозного культа. Поэтому не сами по себе обряды, но смысл их установления делает их исполнение невинным или преступным. Англичанин не стесняется прислуживать королю, преклонив колено, ибо этот церемониал выражает лишь то, что требуется выразить, но беспрекословно отдавать свое сердце, ум и жизнь по произволу и капризу человека и делать так в силу единственного и окончательного побуждения своих действий - это безусловно тягчайшее преступление, оскорбление величества божества. В противном случае та власть бога, о которой столько говорят, была бы пустым звуком, прихотью политики людей, которой в свою очередь мог бы воспользоваться {90} неверующий ум. В результате спутались бы все идеи могущества и подчинения и государь потешался бы над богом, а подданный - над государем.

Истинная и законная власть неизбежно имеет свои границы. В Писании сказано: "Да будет ваша покорность разумной", "всякая исходящая от бога власть есть власть, установленная богом". Именно так следует понимать эти слова - в их прямом значении и в буквальном смысле, а не так, как их толкуют из низости и лести, будто любая власть от бога. Разве нет несправедливой власти? Разве не случается, что власть бывает установлена не богом, но вопреки его воле и порядку? Разве бог творит узурпаторов? Нужно ли покоряться преследователям истинной религии? Будет ли законна власть антихриста? (Спрашиваем, дабы заткнуть рот глупости). А ведь это была бы великая власть. Были ли противившиеся антихристу Енох и Илия 1 бунтовщиками и смутьянами, забывшими, что вся власть от бога, или людьми разумными, непоколебимыми и благочестивыми, понимавшими, что любая власть перестает существовать, как только она выходит из предписанных границ и уклоняется от правил, установленных высшей властью, повелевающей и государями, и подданными, словом, людьми, полагающими, как и св. Павел 2, что та власть от бога, которая справедлива и правильна?

Власть свою государь получает от своих же подданных, и она ограничена естественными и государственными законами. Естественные и государственные законы - это условия, на основании которых подданные подчиняются или считаются подчиненными государю. По одному из этих условий он не может своей властью уничтожить акт или договор, предоставляющий ему эту власть, ибо она дана ему по их выбору и с их согласия. Он поступил бы тогда во вред себе, поскольку его власть только и может существовать на основании учредившего ее договора. Кто отменяет одно, разрушает и другое. Следовательно, без согласия нации и независимо от обусловленного договором выбора государь не может распоряжаться своей властью и своими подданными. Если он поступит иначе, все должно аннулироваться; он будет освобожден по закону от своих обещаний и принесенной им присяги (подобно несовершеннолетнему, не понимающему своих действий), поскольку он решил распоряжаться тем, что ему было дано лишь на время и с обязательством возврата, словно это была его полная и безусловная собственность.

К тому же власть, даже наследственная в одной семье и находящаяся в руках одного, является не частным, но общественным достоянием, которое тем самым никогда не может быть отнято у народа, ибо он один обладает им преимущественно и с правом полной собственности. Именно он всегда заключает договор и является его участником, следящим за его выполнением. Не государство принадлежит государю, а государь - государству. Однако государю надлежит управлять государством, ибо он и был избран для этой цели. Он дал обязательство народу управлять делами, а тот со своей стороны обязался повиноваться ему в соответствии с законами. Венценосец вправе избавиться от короны, если захочет, но без согласия нации, возложившей ее на его голову, он не может переложить {91} ее на голову другого. Словом, корона, управление, публичная власть - это достояния, находящиеся в собственности всей нации, и даны они государям во временное пользование, для управления и на хранение. Будучи главами государства, они тем не менее остаются его членами, правда, первыми, наиболее уважаемыми и сильными, всемогущими в управлении, но не обладающими правом изменить законным способом данную форму правления или поставить на свое место другого главу. Скипетр Людовика XV неизбежно перейдет к старшему сыну, и этому не сможет помешать никакая сила, ни сила нации, ибо таково условие договора, ни сила отца, по той же причине.

Иногда власть вручается лишь на определенный срок, как в Римской республике, иногда на срок жизни одного человека, как в Польше; иногда на все время, пока существует династия, как в Англии, иногда на время, пока живы только мужские представители династии, как во Франции 3.

Иногда она вручается определенному сословию общества, иногда многим выборным от всех сословий, а иногда одному выборному.

Условия этого договора различны в разных государствах. Но повсюду нация имеет право оберегать заключенный ею договор во всем и против всех. Никакая сила не может изменить его, а когда он теряет силу, она возвращает свое право и полную свободу заново заключить его с кем угодно. Так могло бы произойти во Франции, если бы, к величайшему несчастью, царствующая династия угасла до самых дальних колен; тогда скипетр и корона вернулись бы к нации.

Думать иначе могут лишь рабы, чей ум ограничен, а сердце полно низости. Такого рода люди не рождены для славы государя и для пользы общества; нет в них ни добродетели, ни величия души. Ими руководят страх и корысть. Природа производит их лишь для того, чтобы оттенить красоту добродетельных людей, а провидение использует их для создания тиранических правительств, которыми оно обычно карает народы и государей, оскорбивших бога: первых - за то, что они вручили человеку такую высшую власть, которой облечен лишь бог над своими созданиями, вторых - за узурпацию.

Соблюдение законов, охрана свободы и любовь к родине - вот плодотворные источники всех великих деяний и всех прекрасных поступков. В этом залог счастья народов и истинная слава управляющих ими государей. Тогда покорность похвальна, а господство величественно. Напротив, угодничество, корыстолюбие и рабский дух порождают все беды, отягощающие государство, и все бесчестящие его подлости. Тогда подданные несчастны, а государи ненавистны, и монарха никогда не назовут "возлюбленным"4; покорность ему постыдна, а господство его жестоко. Если сравнить под этим углом зрения Францию и Турцию, то в первой существует общество людей, объединенных разумом и побуждаемых добродетелью, управляемое по законам справедливости столь же мудрым, сколь и славным главой. В другой стране есть лишь стадо животных, составленное силой привычки и вынужденное маршировать по закону кнута, по капризу полновластного господина.

Чтобы придать принципам этой статьи наибольший авторитет, подкрепим их свидетельством одного из самых наших великих королей. Его речь на открытии ассамблеи нотаблей в 1596 г.5, полная несвойственного государям чистосердечия, вполне достойна выраженных им чувств.

"Я убежден, - читаем мы у г. Сюлли (т. 1, с. 467, изд. in 4), - что над королями есть два владыки - бог и закон. На троне должна восседать справедливость, а рядом с ней следует расположиться доброте. Короли, будучи лишь управителями, должны представлять народам того, кого они замещают, ибо истинным властелином всех королевств является бог. Они царствуют, но лишь постольку, поскольку - подобно ему - царствуют как отцы. В наследственных монархиях существует предрассудок, который тоже можно назвать наследственным: якобы государь является господином жизни и имущества всех своих подданных и при помощи слов "таково наше соизволение"7он волен не объяснять причин своего поведения и даже не иметь их. Если так и случается, то нет большего безрассудства, как навлечь на себя ненависть людей, которым ежеминутно вверяется твоя жизнь, а желание захватить все силой равносильно именно такому несчастью"8. Я считаю, что этот великий человек 9 был убежден в своих принципах, которые придворное лукавство никогда не изгонит из сердец похожих на него людей, когда он объявил, что ради избежания любого проявления насилия и принуждения он не желает, чтобы депутаты ассамблеи назначались государем и слепо угождали всем его желаниям. Напротив, он стремился свободно допустить туда разных лиц любого сословия и положения, с тем чтобы люди знающие и заслуженные могли бы безбоязненно предлагать меры, необходимые для общественного блага. Причем в тот момент он не ставил им никаких ограничений, но просил лишь не злоупотреблять этим разрешением с целью ущемить королевскую власть, являющуюся главным нервом государства, а также помочь восстановить единство государства, облегчить положение народа, избавить королевскую казну от множества долгов (которые он считал обязанным уплатить, хотя не он их сделал), столь же справедливо уменьшить чрезмерные пенсии (но без ущерба для пенсий необходимых) - все это с целью иметь на будущее время достаточные и надежные средства для содержания армии. Он добавил, что его нисколько не стеснила бы необходимость принять не им изобретенные меры, так как прежде всего он понимает, что они продиктованы справедливым и бескорыстным духом; что при своем возрасте, опыте и личных качествах он не будет выискивать более или менее пустых предлогов, применяемых обычно государями ради уклонения от выполнения постановлении 10, но, напротив, своим примером покажет такую же необходимость выполнения их королями, как и подчинения им подданных. "Если бы, - продолжил он, - я добивался славы превосходного оратора, я произнес бы здесь больше красивых слов, чем проявил бы доброй воли. Но мое честолюбие направлено на более возвышенный предмет, чем красноречие. Я надеюсь иметь славный титул освободителя и восстановителя Франции. Поэтому я созвал вас не для того, чтобы вы слепо утвердили мои пожелания, как поступали мои предшественники, - я {93} собрал вас, чтобы получить ваши советы, обдумать их и последовать им, словом, чтобы поступить к вам в опеку. Таких стремлений не бывает у столь седобородых и победоносных королей, как я. Но моя любовь к подданным и мое чрезвычайное желание сохранить свое государство позволяют мне счесть все легким и полезным".

Произнеся эту речь, Генрих поднялся и вышел, предоставив г-ну Сюлли вручить ассамблее финансовые документы, мемуары и другие необходимые бумаги.

Его поведение мы не решимся предлагать в качестве примера, ибо при иных обстоятельствах государи не могут проявлять подобной уступчивости, не отступая от чувств, дающих им право рассматривать себя в обществе в качестве отца в семействе, а подданных - как своих детей. Великий монарх, только что процитированный нами, дал еще один пример доброты, соединенной с твердостью, столь нужной в тех случаях, когда рассудок столь явно на стороне государя, что он обладает правом лишить своих подданных свободы выбора, предоставив им в удел лишь повиновение. Когда после многих возражений, выставленных парламентами, духовенством и университетом, Нантский эдикт был издан 11, Генрих IV сказал епископам: "Вы призывали меня исполнить мой долг, я призываю вас исполнить ваш. Сотворим же добро друг другу. Мои предшественники говорили вам красивые слова, но я в своем простом камзоле сделаю для вас доброе дело: я прочту ваши наказы и самым благосклонным образом приму то, что мне по силам". Парламенту, явившемуся к нему с ремонстрациями, он ответил: "Вы видите меня в моем кабинете, и говорю я с вами не в королевской одежде, при плаще и шпаге, как мои предшественники, а как отец семейства, одетый в камзол, как для дружеского разговора с детьми. Я прошу вас утвердить этот эдикт, дарованный мною приверженцам [кальвинистской] религии. Я это сделал во имя мира, но издал его вне моего королевства 12, а теперь надо применить его внутри". Затем объяснив им причины, побудившие его издать эдикт, он добавил: "Те, кто мешает утверждению моего эдикта, хотят войны. Я могу завтра же объявить ее приверженцам [кальвинистской] религии, но не сделаю, а отправлю к ним этих людей. Я издал эдикт и желаю, чтобы он соблюдался. Моей воли достаточно, чтобы она послужила объяснением, коего нельзя требовать в государстве, повинующемся государю. Я король. Я говорю с вами, как король. Я требую повиновения себе" (Мемуары Сюлли, т. 1, с. 594, изд. in 4).

Вот как следует монарху говорить со своими подданными, когда справедливость явно на его стороне. И почему бы ему не иметь того, что по силам любому человеку, когда на его стороне справедливость? Что касается подданных, то по главному закону, предписанному им религией, рассудком и природой, они должны соблюдать со своей стороны условия заключенного ими договора и никогда не упускать из виду природы своего государственного строя. Для Франции это значит не забывать, что, пока существуют мужские представители царствующей династии, ничто и никогда не избавит подданных от повиновения, почитания и боязни своего господина как такого, в котором они пожелали представлять и видеть образ {94} бога на земле. Чувства эти должны проистекать из признательности за то, что под сенью королевского имени они пользуются безопасностью и благами. Если же когда-нибудь им случится иметь короля несправедливого, властолюбивого и жестокого, то единственным лекарством от такого зла было бы умиротворить его путем подчинения и смягчить его молитвами богу. Ибо это единственное законное средство вследствие договора о подчинении, принятого под присягой ранее царствовавшему государю и всем его потомкам мужского рода, каковы бы они ни были. Следует также рассудить, что все возможные причины сопротивления оказываются при внимательном изучении искусно перекрасившимся вероломством и предлогом; при таком поведении невозможно ни исправить государей, ни уничтожить налоги, а можно лишь добавить к тем бедам, на которые уже жалуются, еще новую беду нищеты. Вот основы, на которых народы и правительства могли бы установить взаимное счастье 13.

Политическая власть (Autorite politique), т. 1, 1751; т. 3, 1753.

Автор - Д. Дидро.

1 Енох - седьмой еврейский патриарх, легендарный автор библейской "Книги Еноха".
Илья - еврейский пророк IX в. до н. э., порицавший несправедливого царя Ахава. С именами обоих связан круг народной апокалиптической литературы, частично вошедшей затем в христианскую традицию. По преданию, оба были взяты живыми на небо.

2 Жизнь и деятельность святого апостола Павла христианская традиция относит к I в. н.э. Ему принадлежат 14 апостольских посланий, в которых изложены положения христианского учения.

3 См. прим. 1 к ст. "Основной закон".

4 См. прим. 41 к ст. "Достоверность".

5 Ассамблея нотаблей, т.е. собрание назначенных королем представителей духовенства, дворянства и чиновничества, созывалась во Франции главным образом по политическим вопросам. В 1596 г. Генрих IV созвал в Руане ассамблею нотаблей для принятия мер по умиротворению государства после длительных гражданских (так называемых религиозных) войн.

6 Максимильен Сюлли (Maximilien de Bethune, baron de Rosny, due de Sully, 1560--1641) - один из ближайших советников Генриха IV во время гражданских (так называемых религиозных) войн, впоследствии генеральный интендант финансов. Здесь цитируется его труд "Мемуары о мудром государственном управлении" (Memoires des sages et royales economies d'Estat... Amsterdam, 1635).

7 "Таково наше соизволение" ("car tel est notre plaisir") - одна из формул, которыми заканчивались королевские грамоты и распоряжения.

8 Здесь кончается цитата из речи Генриха IV и начинается ее изложение, сделанное Сюлли.

9 За королем Генрихом IV еще при его жизни утвердилось прозвище "Великий".

10 Уклонение французских государей от выполнения тех постановлений органов сословного представительства (Генеральных штатов, нотаблей), которые были для них нежелательны, стало в XVI в. правилом.

11 Нантский эдикт - договор между королем Генрихом IV и гугенотами, подписанный в Нанте 13 апреля 1598 г., - ознаменовал прекращение гражданских (так называемых религиозных) войн во Франции, длившихся с 1560 по 1594 г. По Нантскому эдикту гугенотам предоставлялись свобода вероисповедания, право занимать судебно-административные и военные должности, созывать политические конференции и синоды, иметь свои города с гарнизонами. После 1629 г. военные силы гугенотов были ликвидированы.

12 Речь идет о Бретани, главным городом которой является Нант. Эта провинция пользовалась тогда значительной автономией.

13 Подстрочное примечание принадлежит Дидро. После выхода первого тома с этой статьей редактор иезуитского журнала (Journal de Trevoux, 1752, mars) О. Бертье оценил ее как опасную: Дидро якобы заимствовал свои принципы - монарх получает свою власть от народа на основе заключенного между ними договора - из английского сочинения "Трактат о власти королей Великобритании" (см.: Proust J. Diderot et l'Encyclopedie. Paris, 1962, p. 356), который "в самой Англии считается сочинением, дозволяющим восстание и измену". В третьем томе (1753 г.), в разделе исправлений (с. XV), Дидро счел необходимым отвести это обвинение. Трактат, на который он ссылается - "Traite des droits de la Reine tres chretienne sur divers Etats de la monarchic d'Espagne" (Paris, 1667), - был официальным документом французской дипломатии и послужил обоснованием права французской королевы Марии-Терезии (дочери испанского короля Филиппа IV) наследовать после смерти, отца его владения в Испанских Нидерландах. Последовавшая затем так называемая "деволюционная война" Франции с Испанией привела к тому, что по Ахенскому миру 1668 г. к Франции перешли города с их округами в южной части Испанских Нидерландов. Цитата, приведенная Дидро из этого трактата, хорошо подтверждает его мысль о договоре, но это лишь формальное подтверждение (см. ст. "Основной закон"); теория французской и испанской монархий зижделась на догмате о божественном происхождении власти государя.

Выверено по изданию: История в Энциклопедии Дидро и д'Аламбера. Перевод и примечания Н.В.Ревуненковой. Под общей редакцией А.Д.Люблинской. Л.: "Наука", 1978.