“В теории исторической неизбежности присутствует некий психологический комфорт, поскольку она освобождает нас от ответственности за события, которые пошли не так, как надо”. Это слова американского историка Ричарда Пайпса (в прошлом – советник Р. Рейгана), который, проанализировав политическую ситуацию накануне прихода к власти большевиков и неудачу спартаковцев в Германии, считает, что развитие политических процессов может быть обусловлено “просчетами отдельных лиц и даже несчастным случаем” ( Пайпс Р. Мое прощание с XX cтолетием. // Россия на рубеже XXI века: Оглядываясь на век минувший. М. : Наука, 2000. С. 181.).

Наша работа находится на стыке конкретно-исторической проблематики и методологии истории. Как и в обыденной жизни мы, анализируя свои или чужие поступки , провалы и удачи, мысленно пытаемся “переходить” (та же ситуация наблюдается и в шахматах), получить (с помощью логики и реального жизненного опыта) иной, виртуальный результат и применить этот “опыт” на практике. Историки часто приходили к выводу о крайней иллюзорности “неизбежности” того или иного происшествия. Чаще всего называются Великая Французская буржуазная революция и революция 1917 года, война 1866 года между Австрией и Пруссией и т. д.. Хотя, безусловно, объективные факторы были на лицо, но конкретика - дело иное. И как бы развивались события, если бы Константин Великий не перенес в столицу империи в древнюю мегарскую колонию на Босфоре (здесь опять присутствуют две особенности: произвольно – субъективный выбор монарха, но и объективные выгоды положения города на перекрестке торговых путей и в достаточно спокойной зоне)? Возможно, еще дальше идущие последствия повлекло бы за собой отсутствие идеологов – создателей христианского вероучения (в комментариях не нуждается). Мы хотели бы специально отметить, что фогелизм, с нашей точки зрения, является контрнаучным построением (так как затрагивает объективно – долговременный по своему характеру фактор развития материального сектора: см.: Fogel R. Railroads and American Economic Growth: Essays in Econometric History. Baltimore: The Johns Hopkins Press, 1964). По авторитетному Поля Лакомба (автора “De l’histoire considérée comme science”), - не надо бояться строить предположения: “более реальную угрозу я вижу в той тенденции, которая, заставляет всех нас считать, что исторические события не могли быть другими, чем они были. Надо наоборот создавать в себе ощущение их крайний зыбкости” (Про А. Двенадцать уроков по истории. М., 2000, С. 183.).

Можно предложить следующую схему анализа: поиск “критических” точек (явлений) во всеобщей истории в рамках региона их более или менее непосредственного воздействия, и от локальных (в историческом времени и пространстве) примеров к обобщению и выводу соответствующих закономерностей (ибо история без теории – не наука, а забава коллекционеров – любителей древностей). Большая сложность кроется в определении степени важности, “поворотности” того или иного исторического прецедента, равно, как и пределов амплитуды моделирования предполагаемых последствий, в случае его частичного или кардинального изменения. Самое главное при анализе возможных комбинаций развития событий, - использование строго научных методов, широкой теоретической базы, основанной на реальных, сбывшихся фактах, методики исторического прогнозирования. Подобные выкладки могут быть использованы как вспомогательные и для лучшего понимания работы механизмов Истории.

В данной статье мы примем за такую “критическую” точку, за основание пирамиды смену внешнеполитического курса Российской империи в самом начале XIX века. Вот уже несколько лет, как царизм участвовал в контрреволюционных антифранцузских коалициях (при том, что геополитически это было неоправданным, и отношение отечественного правительства к конфликту было двояким – подробнее см. статью В.Г. Сироткина в юбилейном издании “Великая Французская революция и Россия”. М., 1989.). Однако, Павел I, после предательских действий австрийских союзников в Альпах во время похода А.В. Суворова и англичан на Мальте решил пересмотреть концепцию в проблеме международной ориентации, пойти на сближение с Францией. Это как нельзя лучше сообразовывалось с намерениями первого консула Бонапарта. Многие исследователи отмечали его почти маниакальное желание добиться устойчивого союза с Россией: (см.: Ragsdale N. Detente in the Napoleonic Era: Bonaparte and the Russians. Lawrence (USA), 1980) только при условии раздела сфер влияния, дипломатической поддержки или, по меньшей мере, выхода России из войны, Наполеон мог рассчитывать на мирное завершение континентального конфликта и успешную борьбу с Англией (которая являлась объективным и главным соперником такой экономически развитой страны, как Франция). Как максимум, Наполеон давно (со времени египетской экспедиции) вынашивал план совместного с “Восточным колоссом” похода в Индию – основную сырьевую базу английской олигархии, основу процветания ее экономики. О его серьезных намерениях красноречиво повествуют многие факты. Как раз в то время (18 июля 1800 года) он предложил безвозмездно вернуть 6732 пленных российской армии (включая 130 генералов и штаб офицеров); более того, он распорядился вернуть им оружие и выдать новые мундиры за счет французской казны (Троицкий Н.А. Александр I и Наполеон. М., 1994, С. 40), что тронуло российского самодержца. Позже, уже после возвращения России в стан противников Франции, он продолжал проводить намеченную политику, практикуя столь же широкие жесты (1805 – после Аустерлица, в 1807 после Фридланда, в 1809 – после измены тильзитским договоренностям). Последовал взаимный обмен письмами и любезностями. Павел I очень энергично воспринял идею похода в Индию, даже опередив в этом порыве Бонапарта (январь 1801 года). В проектах последнего значилось участие с французской стороны корпуса генерала Мармона, но русские части выступили раньше срока возможного скоординированных действий. Свыше 22,5 тысяч казаков с артиллерией под начальством М.И. Платова и В.П. Орлова выступили в поход. Заметим, что Матвея Платова специально для этого выпустили из тюрьмы. В письме от 12 января Павел писал Орлову: ““имеете вы идти и завоевать Индию!”, а через два дня в личном письме к Бонапарту справлялся, “нельзя ли предпринять что – нибудь на берегах Англии”” (Троицкий Н.А. Указ. соч., С. 43). Пройдя за три недели 700 верст по тяжелой дороге, 23 марта войска достигли верховьев Иргиза (окраина Саратовской губернии). В этом месте их нагнал гонец их Петербурга, который сообщил о смерти Павла I и восшествии его сына на престол. Казакам был дан приказ возвращаться. Для современников не было тайной, что к убийству Павла была причастна Англия. Александр же, после подобных событий, находясь в соответствующем окружении, имея огромные личные амбиции, после временной передышки изменил внешнеполитическую доктрину и начал затяжную борьбу с Наполеоном. Из – за этого переворота в политике Россия вошла в тильзитский тупик, была обречена на войну 1812 года, продолжением которой стали заграничные походы. Безусловно, во всех этих событиях мы должны видеть объективные черты. На Индию Россия обращала свои взоры еще со времен Екатерины II; как монархия в период кризиса феодализма ей необходимо было выработать соответствующую по отношению к революционной Франции позицию; устранение Павла было ожидаемо практически всем правящим сословием империи; отдельные группы дворян и купцов занимающихся торговлей действительно понесли убытки от присоединения к континентальной блокаде Англии, они публично выражали свое недовольство Александру и т. пр.. Но изначально определяющими конкретику произошедшего были события смены правителя. Прямыми следствиями развертывания конфликта были (мы попытаемся выстроить некою логическою цепочку явлений): с одной стороны, создание “Венской системы”, которая определила всю реакционную внешнюю политику царизма вплоть до Крымской войны, основной причиной которой бала та же система. Поражение в Крымской войне, в свою очередь, диктовало задачи международного характера и оказало решающее влияние на провидение крестьянской реформы 1861 года (важнейшего события эпохи). Половинчатость преобразований, их незавершенность просматриваются в причинах первой русской революции, без контекста которой нельзя понять истоков потрясений 1917 года (поворотного года отечественной истории). С другой стороны, причины движения декабристов коренятся в их участии в заграничных походах, а уже сам их пример подвиг либеральную и революционную интеллигенцию на активную общественную деятельность.