Диск с текстом священного перемирия: к вопросу об источниковедческих особенностях одного артефакта
П. А. Евдокимов
Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова
Историческое учреждение приблизительно в первой половине IX в. до н. э. Олимпийского празднества и Игр, ставших с этого времени его неотрывной составной частью, непосредственно связано с договоренностью, возникшей в связи со стремлением урегулировать взаимные претензии и конфликты между обитателями Северо-Восточного Пелопоннеса в период после дорийско-этолийского вторжения на полуостров. Согласно античной традиции, условия этого договора были записаны на бронзовом диске, представляющем значительный интерес для истории Олимпийских игр и вместе с тем – определенную источниковедческую проблему [1].
По сообщениям древних, этот диск хранился в Олимпии в храме Геры, его видел и использовал в работе по уточнению списка олимпиоников Аристотель (Plut. Lyc. 1), а много позже диск наблюдал Павсаний (V, 20, 1), отмечая, что на нем надпись шла по кругу, но он не приводит текста надписи, как он это неоднократно делает в других местах своего труда. Очевидно, что прочтение надписи во II в. н.э. был затруднено в связи с существенными изменениями в начертании букв и манере письма: для Павсания такое круговое (а вероятнее даже спиральное) написание, в общем-то, обычное для эпиграфических памятников округлой формы, показалось странным . Употребление Плутархом, когда он говорит о том, как Аристотель прочел на диске имя Ликурга, глагола diasèzetai – “сохранилось”, также подтверждает архаический характер надписи. Несколько прояснить вопрос о времени создания памятника может то обстоятельство, что диск хранился в храме Геры – древнейшем из храмов Олимпии, построенном, по мнению Малльвитца – ок. 600 г. до н.э. [2], что свидетельствует в пользу отнесения создания диска и надписи на нем ко времени, когда в Альтисе кроме храма Геры не было других построек, куда можно было бы поместить текст договора на хранение.
Несмотря на то, что надпись на диске и была, судя по всему, одним из древних памятников греческой эпиграфики, возникают естественные сомнения в том, что он был создан во времена Ифита. Хронологическое определение этого самого “времени Ифита” представляет особую проблему, поскольку если допускать, что Ифит мог и не быть современником Ликурга, также находящегося в хронологически “подвешенном” состоянии, у нас остается два указания на более или менее достоверную дату – сообщение Флегона о том, что между восстановлением Игр при Ифите и победой Коройба в беге прошло 27 олимпиад (Phleg. Fr. 1, 6-7 (Jacoby)), и сообщение Евсевия, что между указанными событиями прошло 13 олимпиад (Chron. Col. 194).
Возникает вопрос, какой длинны временной промежуток следует понимать под этими обозначениями. Ясно, что ответ на этот вопрос находится в прямой зависимости от периодичности Игр в столь отдаленную эпоху. Данные Флегона говорят, что восстановленные игры сразу же были пентатерическими, то есть время Ифита относится к 884 г. (=27*4+776) или 828 г., если верить Евсевию. Х. Ли предположил, что разница в указанных у Флегона и Евсевия промежутках объясняется тем, что последний учитывает версию о первоначальном восьмилетнем периоде между Олимпидами [3]; тогда данные Евсевия означают 880 год и почти не отличаются от сведений Флегона и вместе с ними приблизительно указывают на начало
IX в. до н.э., то есть спустя два века от принятой, хотя и не бесспорной датировки дорийского проникновения на Пелопоннес.Ясно, таким образом, что в случае принятия предложенной нами реконструкции, письменная фиксация договора на диске одновременно с его заключением едва ли возможна. Косвенным образом это подтверждает тот факт, что Страбон, следуя в изложении вопроса о восстановлении Игр и управления ими Эфору, упоминает лишь скреплявшую договор клятву. Скорее всего, мы имеем дело с разрядом достаточно распространенных в древнегреческой практике создания того, что Х. Хабихт назвал “
Die falshe Urkunden” – псевдо-источников, созданных задним числом после реально имевшего место события одной из сторон, чтобы удостоверять свои права в ходе последующих споров [4]. В данном случае документ вполне мог быть создан в первой половине VI в. до н.э. и использоваться элейцами как аргумент в споре с писейцами за власть над Олимпией.Вопрос об аутентичности текста договора на диске с договором, исторически имевшим место между элейцами, писейцами и, возможно, спартанцами, довольно сложен, не исключено, что какие-то отдельные моменты и положения были в него дополнительно добавлены в момент фиксации, однако едва ли стоит сомневаться в том, что принципиальная идея – общей многосторонней договоренности о статусе Олимпийского святилища и порядке проведения Игр была изменена, хотя, справедливости ради, надо отметить, что в силу состояния источниковой базы мы едва ли располагаем формальными свидетельствами, способными придать вес данному утверждению.
Какие выводы можно сделать о сущностном содержании исторически имевшего место договора? Имеющиеся данные позволяют предположить, что договор включал в себя: 1) условия священного перемирия (экехейрии) (
Paus. V, 20, 1); 2) договор о том, что руководящая роль в Олимпии принадлежит элейцам (Strabo VIII, 3, 33; Phleg. Fr. 1, 8); 3) акт восстановления Олимпийского празднества и учреждения игр, правила которых также были согласованы и зафиксированы для того, чтобы из использовали распорядители Игр – элланодики (Phleg. Fr. 1, 4); 5) порядок прибытия на праздник участников-неэлейцев, с указанием правил их поведения на священной территории и, так сказать, “демилитаризованный” статус Олимпии и всей Элиды в целом на время праздника (Strabo VIII, 3, 33; cf. Polyb. IV, 73, 10).Если учитывать, что изложенная Флегоном традиция, которая разбивает во времени моменты учреждения Игр и условий их проведения, – с одной стороны, окончательное возложение руководящей роли на Элиду, – с другой, установление пятилетней периодичности Игр и запрет элейцам на участие в войне, – с третьей, и установление в качестве приза оливкового венка – с четвертой, в определенной степени отражает историческую действительность, можно говорить, что отдельные моменты с течением времени, как это характерно для законодательства традиционных обществ – по мере необходимости и под влиянием текущих событий, уточнялись и дополнялись, и могли быть внесены в текст соглашения уже при письменной его фиксации.
Но вовсе не означает, что это происходило именно в строгом соответствии в приводимой у Флегона последовательности, ввиду, как уже было указано выше, сомнительной точности данных о Дельфийских пророчествах и посольствах в Дельфы. Так, нам видится более вероятным, что такие моменты, как священный статус самих элейцев как общности, в чьих пределах находилась в тот момент Олимпия, их руководящая роль на празднестве и награждение оливковым венком были учреждены синхронно с самим “восстановлением” Игр
[5], в то время как пятилетняя периодичность и рекомендация элейцам воздерживаться от участия в военных конфликтах могли возникнуть позже.Вышеуказанные положения договоренности стали основой, вокруг которой происходило дальнейшее формирование системы правил, составивших в итоге устав древних Олимпийских игр, о котором упоминает Фукидид (
V, 49).[1] Кузищин В.И. Древние Олимпийские игры как миротворческий фактор // ВИ. 2000. № 8. С. 119-135, особ.: С. 123-125; Блаватская Т. В. Политико-юридическая основа при организации Олимпийских игр в
IX-VIII вв. до н. э. // ВДИ. 1999. №1. С. 233-234[2] Mallwitz A. Cult and Competition Locations at Olympia // Archeology of the Olympics. Madison (Wisconsin), 1988. P.86; cf. Herrmann H.-V. Olympia: Heiligtum und Wettkampfstaette. München, 1972. S. 92
[3] Lee H. The “First” Olympic Games //Archeology of the Olympics. Madison (Wisconsin), 1988. P. 111-112
[4] Борухович В. Г. Ахейцы в традиции об основании Кирены //Уч. записки ГГУ. 1965. Сер. История. Вып. 67. С
. 69-72[5] Raubitschek A. E. The Panhellenic Idea and the Olympic Games //Archeology of the Olympics. Madison (Wisconsin), 1988. P. 36