Современная американская литература, посвященная истории предпринимательства, в силу ряда причин занимает очень важное место в ряду аналогичных национальных историографических комплексов. Значение указанной литературы повышается ее возрастающим влиянием на российскую историческую науку, причем влиянием разнонаправленным.

   Историки США, анализируя прошлое предпринимательства в различных странах, особое внимание уделяют истокам национальных предпринимательских систем. Обостренный интерес специалистов вызывает роль и участие конфессиональных и этно-конфессиональных групп в хозяйствовании. Для данной историографии вообще аксиоматичной является идея о системообразующем воздействии на предпринимательство этики и религии в ее конкретных формах. Во многих работах приводится высказывание Т.Парсонса от том, что поскольку в контрактах существуют «неконтрактные элементы», рыночная экономика возникает лишь «при наличии определенной системы нравственности»1 и успешное функционирование рынка, соответственно, требует формирования определенных конфессиональных комплексов. Так же часто используются восходящие к наследию М.Вебера идеи о необходимости «поддержки» со стороны религии для преодоления традиционализма в хозяйствовании. Так, нередко цитируется Д.Маклеланд, подчеркнувший, что «Даже бизнесмен, новатор и т.д. нуждается в более мощном стимуле, чем желание повысить прибыль. Чтобы сдвинуть горы рутины и предубеждения, необходима вера»2 и т.д.

   Отмеченный интерес чувствуется и в американских исследованиях истории предпринимательства в России. Было выявлено более 20 научных работ, включая статьи, диссертационные сочинения, монографии, главы и разделы которых посвящены российским предпринимателям-старообрядцам3.

   Абсолютно все авторы придерживаются мнения, что староверы сыграли важнейшую роль в индустриализации и технической модернизации значительных отраслей и секторов российской торговли и промышленности, прежде всего текстильной. В работах постоянно упоминается, что многие из наиболее крупных московских деловых династий произошли из староверческих общин, скрупулезно отмечаются многочисленные случаи принадлежности крупных предпринимателей к старообрядчеству и т.п.

   Одной из особенностей рассматриваемой литературы является широкое использование сопоставлений, являющихся фактически основным методом анализа. Историко-сопоставительный анализ, вообще, позволяет «вскрывать сущность изучаемых явлений и по сходству и по различию присущих им свойств», но лишь в случае, когда сравнение основано на конкретных фактах, отражающих существенные признаки явлений, а не их формальное сходство, когда учитывается характер эпох и стадийность развития4. Тогда действительно, как отмечал В.И.Бовыкин, конкретно-исторические сопоставления позволяют разрушать историографические «мифы», воспринимающиеся как доказанные истины5. Неправильное же применение метода грозит ошибочными выводами.

   Но в американской историографии компаративный метод в приложении к указанной проблематике используется специфическим образом.

   Формально в отношении конфессиональных факторов старообрядческого предпринимательства развивается острая дискуссия, причем именно на основе историко-сопоставительного анализа. Показательно, что все авторы приводят заключения в духе Вебера и Парсонса о существенной роли религии в процессе создания этических условий хозяйствования. Но далее происходит трансформация обсуждаемого тезиса. Вопрос «являлись ли религиозные концепции староверов существенным фактором их успеха в предпринимательстве?» формулируется иначе: «воздействовали ли религиозные концепции староверов на их участие в предпринимательстве таким же образом как это происходило в протестантизме?».

   Большинство историков (Дж.Армстронг, С.Блэк, Р.Крамми, Дж.Ракман, А.Рибер и др.) вслед за А.Гершенкроном делают вывод, что для старообрядчества была характерна строгая трудовая этика, но она сформировалась отнюдь не под воздействием конфессиональных положений «старой веры», поскольку последняя серьезным образом отличается от протестантизма. Гершенкрон и его сторонники, приложив к старообрядчеству схему, обрисованную Вебером, не нашли ничего в его «религиозном учении», что могло бы объяснить необычный экономический успех староверов. Главным аргументом в пользу этого тезиса послужил тот факт, что старообрядчество как и православие в целом является мистической формой христианства и лишено, в отличие от протестантизма, религиозного рационализма. Поэтому оно не имело того, что в значительной степени обеспечило роль протестантизма в создании соответствующих социокультурных и социально-психологических условий развития экономики Запада. А следовательно, религиозные ценности старообрядцев и не могли играть роль, адекватную протестантизму. При перечислении черт этоса старообрядцев они характеризуются как «профессиональные», «групповые», «корпоративные»; если же речь идет о протестантах, абсолютно те же элементы называются уже религиозными.

   Любопытно, что при этом данные авторы не забывают в заключение еще раз привести мысль о связи предпринимательства с «особенностями религиозной культуры» и даже соглашаются с тем, что роль староверов в экономике была «основана на огромной важности психологического морального элемента» и т.д.

   Немногочисленные противники Гершенкрона пишут о схожести этоса староверов и протестантов. У.Блэквелл даже заявляет, что Вебер, якобы, сопоставлял староверов с «кальвинистами, квакерами и методистами»6. Но, вслед за утверждением о том, что религиозные положение старообрядчества представляли собой в указанном смысле важнейший фактор, тот же Блэквелл заключает, что даже «умеренная модель веберовского анализа протестантской этики и зарождения капитализма в Западной Европе могла бы ввести в заблуждение в случае ее помещения в русский контекст». В результате выводы Блэквелла по сути не отличаются от выводов его оппонентов, а декларируемая дискуссия превращается в виртуальную.

   При более подробном рассмотрении указанных работ становится очевидным, что их авторов глубоко и остро интересует проблема конфессиональных факторов предпринимательства старообрядцев, поэтому «дискуссия» не прекращается. Но с той же очевидностью обнаруживается, что англо-американские историки при этом остаются в плену жесткой схемы, даже стереотипа. Для них не существует иной конфессиональной системы, способствовавшей хозяйственной активности, чем протестантская. Для американских ученых необходимо полное совпадение основных компонентов анализируемого исторического явления и объекта аналогии. Проводимый таким образом компаративный анализ превращается в то, что известный философ М.Элиаде назвал архетипическим методом познания. В соответствии с этим подходом, характерным для архаического общества, любое действие или предмет становятся реальностью только тогда, когда они повторяют некий архетип, изложенный в мифе. При ассимиляции истории с мифом сохраняется правдивость в социальных, бытовых и прочих деталях, но изложение основных событий становится лишь имитацией архетипа. А все то, что не имеет образца в мифе — «лишено смысла, то есть не есть реальность»7.

   С этим связан и анализ исторического материала, точнее его ограниченность. Авторы, защищающие обе указанные точки зрения, по собственному признанию, не предпринимали «полноценного или систематического исследования проблемы связи российского предпринимательства и религиозной истории». Отсюда — множество не только неточностей, но и легенд8.

   В целом результатом написанных ярким, живым языком работ, наполненных интересными фактами и дельными мыслями о различных аспектах староверческого предпринимательства и его факторах, являются важные замечания и полезные заключения, в частности о воздействии маргинального статуса староверов на их хозяйственную деятельность и др. Но в отношении влияния собственно конфессиональных факторов поверхностный анализ сочетается с глубокими выводами, не получившими реальной аргументации. Кроме того, дискредитируется сама возможность сопоставления отдельных сторон протестантизма и старообрядчества, в определенные исторические периоды имевших значение для консолидации новых хозяйственных систем.

   Но и среди американских историков есть исключение. Особняком от остальных стоит работа Дж.Биллингтона, проанализировавшего основные элементы конфессионально-этической системы «старой веры». Поэтому именно Биллингтон сделал вывод о том, что «русское купечество не было аналогом западной буржуазии» и предприниматели-старообрядцы «шли по своему пути», давая собственный «ответ на запросы модернизации»9. Это дает надежду на преодоление англо-американскими учеными рамок мифов10, сложившихся в отношении конфессиональных факторов российского предпринимательства, а также на более широкое применения сопоставительного анализа в изучении духовности хозяйствования старообрядцев.