Конфессионально-этическая мотивация труда в России XIX в.: рабочие и хозяева текстильной промышленности ЦПР

   Общим местом отечественной историографии, посвященной проблемам генезиса и консолидации промышленности, стало положение о значительной роли конфессионально-этических факторов в формировании хозяйствования нового времени. Наиболее интенсивному анализу подвергаются соответствующие аспекты старообрядчества. Конфессиональные основы “старой веры” в соответствующих цивилизационных условиях обеспечили формирование новой трудовой этики, нового отношения к делу и других компонентов, обусловивших лидерство старообрядцев в некоторых отраслях российского хозяйства.

   Но за пределами анализа остается влияние конфессиональной этики на формировавшийся класс наемных рабочих, наряду с предпринимателями составлявших важнейший элемент складывавшейся хозяйственной системы. В литературе второй половины XIX — начала XX в., как и в советской историографии редкие упоминания вопроса сводились к заявлениям о стремлении крупных хозяев использовать религиозность работников для удержания их “в полной зависимости”, “для отвлечения рабочих от классовой борьбы, “для их одурманивания” и т.д.

   В то же время в процессе возникновения средней и крупной частной промышленности развивался двуединый процесс развития благоприятной для предпринимательства этики и этической основы соответствующего этоса пролетариата. Тем и другим, по словам М. Вебера, для преодоления рутины традиционализма необходим был “такой строй мышления, который, хотя бы на время работы, исключал неизменный вопрос, как бы при максимуме удобства и минимуме напряжения сохранить свой обычный заработок, — такой строй мышления, при котором труд становится абсолютной самоцелью”. Зарубежные исследования показали как (в определенную эпоху) новая религиозность рабочих способствовала освоению новой техники и технологии, дисциплине труда, строгой хозяйственности и т.д.

   В нашей стране также имелись корни подобной трудовой этики (“Домострой”), но и в ходе модернизации XVIII и XIX вв. конфессионально-этические отношения остались в рамках традиционализма, труд так и не стал насущной духовной необходимостью, имея лишь мотивацию от обратного. Назидания синодальной церкви подтверждают традиционализм лаборально-этической системы официального православия даже в середине XIX в. Предназначенный для подобных разъяснений журнал “Христианские чтения” в одном из специальных материалов в 1853 г. подробно разъяснял позицию церкви. “Трудитесь умеренно, — писал журнал — полагайтесь больше на промысел Божий, чем на ваш труд, довольствуйтесь известным достоянием, приличным вам; желайте только того, что вам необходимо для поддержания вашего семейства; не следуйте движениям слепой жадности, никогда ничем не довольной, заставляющей не радеть о спасении”. Трудитесь лишь “для исполнения обязанностей вашего звания и для снискания средств к жизни”. Даже в конце прошлого столетия, по мнению современных исследователей, этика труда на практике была равнозначна “этике выживания”. Тем более “противоестественным” даже в начале нынешнего века представлялся индустриальный труд.

   Только в старообрядчестве (и в ряде сект) труд получил “божественную санкцию”. В первой половине XVIII в. у староверов сложилась духовная концепция труда благого. Признание не только физического, но и организационно-хозяйственного труда душеспасительным способствовало развитию староверческого предпринимательства. Одновременно, старообрядческая этика (хотя и не только она) помогла формированию значительного контингента рабочих шерсте- и хлопкообрабатывающих фабрик ЦПР и некоторых других районов. В первой половине прошлого века основные кадры рабочих предприятий ЦПР, принадлежавших старообрядцам, также были связаны со “старой верой”. На фабриках и мастерских — в основном текстильных, сотнями возникавших вокруг Рогожской и Преображенской московских общин, практиковалась массовая практика выкупа крепостных (в том числе целыми семьями). Общины укрывали беглых, обеспечивали своим покровительством, давали жилье при фабриках и вне их. Вне Москвы традиционные старообрядческие центры, прежде всего — Гуслицы, сами стали центрами хлопчатобумажного производства. Современники писали о десятках тысяч старообрядцев среди текстильных рабочих Центра.

   “Старая вера”, сочетавшая социально-психологические условия начальной индустриализации с патриархальными представлениями об отношениях хозяина и рабочего в первой половине прошлого столетия способствовала быстрому развитию текстильной промышленности ЦПР и ряда других регионов. Огромное значение имели конфессиональные основы трудовой этики. Даже официальные исследователи и преследователи старообрядчества признавали, что старообрядцы составляли “большую массу народа самого зажиточного, трудолюбивого”. Старовер “всегда трезв и всякий день на работе”. “Осмысленный труд”, специфическое отношение к работе, чувство личной ответственности, добросовестность рабочих-староверов обеспечивали быстрое освоение ими новейших текстильных машин, повышение производительности труда, высокое качество продукции. Проявляя инициативность, старообрядцы работали усерднее и лучше рабочего, законтрактованного у помещика, под воздействием трудовой этики, а также в связи с тем, что “не были равнодушны к интересам хозяина”, окрашенным религиозными проблемами. Важно, что рабочие-старообрядцы оказывали воздействие на работавших рядом, на рабочих других предприятий региона.

   Религиозность рабочих староверов была значительно более высокой, чем в остальной части православных низов. Рабочие, при этом, отнюдь не были пассивными потребителями пресловутого “опиума для народа”, ведя активную духовную жизнь. Повышенная грамотность старообрядцев, в том числе рабочих, “проблески умственного развития и просвещения” на фоне общего невежества были тесно связаны с широким распространением глубоких религиозных знаний и представлений.

   В советской историографии отмечаются как основное содержание “религиозной пропаганды” староверов первой половины прошлого века призывы к “пассивности в общественной жизни”, некой “политической пассивности”, и даже стремление старообрядческих начетчиков отвратить рабочих от “участия в освободительном движении”. Ситуация здесь была несколько иной. Положение о том, что “благодать одинаково покоится на каждом верующем”, личная ответственность за дело веры и другие компоненты старообрядчества обеспечивали в нем “народность религии, демократизм веры”. “Классовый мир” не отрицал возможность духовных религиозных споров и даже конфликтов, а экономическая зависимость — духовной свободы. Рабочие, выступая от имени общины, дискутировали с хозяином по религиозным вопросам. Происходили и массовые выступления против решений конфессиональных вопросов, принятых попечителями крупнейших общин, прежде всего Преображенской. Работы исследователей и сообщения прессы содержат многие упоминания о таких “прениях о вере”, причем хозяева часто вынуждены были подчиниться воззрениям низов общины, имевших огромную нравственную силу.

   Исследователи староверия подчеркивают факт длительного мирного сосуществования низов и верхов, согласованность взглядов. Действенность социального мира проявлялась не только в отсутствии экономических выступлений на фабриках староверов, но в быстром росте производительности труда, укреплении дисциплины, что еще раз свидетельствует о реальном воздействии конфессиональной этики.

   После отмены крепостного права происходило расширение состава рабочих, в том числе конфессионального. Одновременно изменялся состав управленцев. В руководство традиционных “старообрядческих” фирм приходили представители официального православия, протестанты, интеллигенты со слабо выраженной религиозностью и пр. Развивавшаяся при этом рационализация представлений хозяев и менеджеров оказывала вполне прогрессивное воздействие, сочетаясь с сохранившейся (хотя и смягченной) религиозностью высших руководителей. В частности религиозные факторы создания промышленной социальной инфраструктуры постепенно дополнились рационально-экономическими.

   В среде же рабочих приток нестарообрядческого населения приводил к снижению роли конфессиональной этики, замене ее не столько рационализмом, сколько представлениями традиционалистскими, а также, по выражению А.И.Клибанова, циническими. Конфессиональная старообрядческая база этоса не исчезла, но при этом существенно сократилась. В результате на текстильных фабриках ЦПР увеличился брак, снизилась дисциплина, появились конфликты. Протесты развивались отнюдь не в организованных формах, а в виде бунта, разгрома лавок и контор.

   Среди текстильщиков в то же время сохранялась значительная доля староверов. На некоторых из них эпоха и общество оказывали теперь воздействие. Но в целом и в начале века староверы сохранялись как трудолюбивая дисциплинированная масса рабочих, несмотря на возникавшие противоречия с хозяевами, сохранявшая представления о труде как христианском подвиге. Объективно эта трудовая этика противостояла полуанархическим настроениям пресловутых “рабоче-крестьянских масс”, сопротивлявшихся дисциплине и интенсивности фабричного производства. Точку в этом противостоянии поставил 1917-й год.